Анхелес Мастретта - Возроди во мне жизнь

— Спи... Зачем ты вскочил так рано? Сегодня же воскресенье.

— Вот поэтому я и проснулся. Сегодня на корриде выступает Гарса.

— До четырех часов еще достаточно времени. Спи. Я разбужу тебя в два.

— У меня нет времени. В час у меня деловой обед. Не желаешь вечером составить мне компанию?

— Ты никогда меня не приглашаешь.

— А сейчас приглашаю.

— Я не люблю бой быков.

— Что еще за глупости! Пойдешь, как миленькая!

— Как скажешь, — ответила я, целуя его в голову и прижимая к себе, словно хотела окутать саваном. Потом на цыпочках прошла к двери и осторожно закрыла ее за собой, чтобы его не разбудить.

Ванная комната в Лас-Ломас была втрое больше нашей спальни; с зеркальными стенами и стеклянным потолком, полуденное солнце светило сквозь него с такой же силой, как и над садом. Вокруг огромной ванны, в которой могло разместиться пять человек, стояло множество растений в кадках. Ванная комната была моим любимым местом в доме, в ней я могла уединиться.

Этим утром я опрометью вбежала в ванную, открыла краны и сбросила одежду. Я помню, как тело погрузилось в горячую воду, как я лежала среди растений, открыв рот, с мокрыми волосами, выставив из воды одно лишь лицо, глядя сквозь стеклянный потолок на маленький кусочек неба, на котором плавали пушистые облака.

— И что же мне теперь делать? — спросила я себя, словно поверяя кому-то свои тайные помыслы. — Я должна бежать. Оставить всё генералу — и детей, и эту роскошную ванну, и эти фиалки, и счет в банке, который никогда не иссякнет. Я хочу уехать с Карлосом, — сказала я себе, намыливая голову. — Вот сейчас прямо и уйду. Никакой Лоренсо Гарса не заставит меня изо дня в день выслушивать ложь и узнавать о новых преступлениях генерала. Уже сегодня я перееду в другой дом, уже сегодня буду спать в другой постели, даже сменю имя. А что, если он не согласится? Конечно же, согласится. Он сам спросил: «Завтра?». А потом сказал, что завтра уже наступило. Но он не захотел уехать со мной на море, он вернет меня назад, у него даже в мыслях не было остаться со мной. Он меня не любит. Да, он хочет меня, я ему нравлюсь, но он не любит меня. Что, если я ему откроюсь, а он меня отвергнет? Что, если у него есть невеста — там, в Англии? Какая-нибудь конопатая сучка...

Я вылезла из ванной, замотала голову полотенцем, подошла к зеркалу и улыбнулась.

Я ни разу не видела, как Андрес убивает. Но неоднократно слышала из-за двери его голос, отдающий приказ кого-то убить. Я хорошо знала, что ему ничего не стоит убить человека — разумеется, сам он никого и пальцем не тронет, для этого у него есть люди, которые не прочь таким путем пробить себе путь в жизни.

Правда, до тех пор, пока я не встретила Вивеса, у меня не было причин бояться. Но теперь я ввязалась в опасную игру, которая могла закончиться печально. Только не Карлос. И теперь я стала по-настоящему бояться пистолета мужа.

Иногда я просыпалась среди ночи в холодном поту, дрожа от страха. Если мы спали в одной постели, то я и вовсе не могла уснуть — все смотрела на спящего Андреса, на его полуоткрытый рот, как он храпит в уверенности, что рядом лежит всё та же дурочка, на которой он женился. Пусть теперь эта девочка стала старше и уже не была столь послушной, но в душе осталась все той же. Все той же Каталиной, над которой он посмеивался, которую стремился сделать своей соратницей, а она научилась угадывать его мысли и ничего не желала знать о его делах.

Стрессы и тревоги нашего брака не прошли бесследно для моего организма, и в один прекрасный день я вдруг обнаружила у себя на шее вздувшийся желвак. Огромный желвак, от затылка до основания шеи, причинявший мне невыносимую боль.

Когда я рассказала об этом Биби, она посоветовала гимнастику и массаж, который, кстати, и для фигуры полезен. Она познакомила меня со своей массажисткой, посещавшей ее на дому, поскольку Гомес Сото не выпускал Биби из дома, даже если ее будет тискать женщина, а не кто-то еще. Но я предпочитала посещать массажный салон в поселке Куаутемок, где хозяйничала улыбчивая женщина с красивыми ногами, всегда ходившая на высоченных каблуках; она делала массаж и вела занятия по гимнастике.

В этом салоне я подружилась с Андреа Пальмой. Меня забавляли ее жалобы на ягодицы, которые она находила слишком плоскими. Лежа рядом на массажных столах, мы только и говорили, что о размерах наших животов, и если сделать среднее арифметическое из наших задниц, как раз получится идеальная женщина.

— Не завидуй другим, и Бог тебя вознаградит, — сказала она мне однажды.

— И ты еще рассчитываешь на благословение Божие, Андреа? — спросила я. — Тебе мало всех детей, которых он тебе послал?

— Ты просто завидуешь. А все дело в том, что ты несчастна. Представляю, каково это — быть патологически верной женой!

— Ужасно!

— Однако не менее ужасно быть неверной женой.

— Все-таки, менее ужасно.

— Ага, покраснела, покраснела! — закричала она. — Покраснела до самого пупка! — Ну и что ты теперь намерена делать? Нет-нет, не отвечай, твой муж поклялся, что отрежет мне язык, если я не перестану сплетничать.

— Я завидую, глядя на твою грудь, — сказала я, сделав вид, будто ничего не слышала.

— Не придуривайся, Каталина. Расскажи мне все.

— Что я могу тебе рассказать? Мне нечего рассказывать. Вот ты бы осмелилась обмануть генерала Андреса Асенсио?

— Я — нет, но ты очень даже осмелишься. Уж если ты осмеливаешься с ним спать, то почему бы тебе не решиться на что-нибудь столь же ужасное?

— Потому что это будет стоить мне жизни.

— Как той бедняжке, которую он убил в Морелосе, — вставила Ракель, наша массажистка.

— А кого он убил в Морелосе? — спросила Андреа.

— Одну девушку, которая была его любовницей, но однажды заявила, что больше не хочет иметь с ним дела, — ответила Ракель.

— Это ложь, — возмутилась я. — Мой муж никогда не убивает женщин, которые противятся его воле.

— Не знаю, но так мне рассказывали, — пожала плечами Ракель.

— Не стоит верить всему, что говорят, — сказала я, слезая с массажного стола и растирая руки.

— Катина, не говори глупостей, — сказала Андреа. — Я думала, ты умнее.

— Умнее, намного умнее, — ответила я. — И чего же ты от меня хочешь? Мне, понимаешь ли, сообщают, что я уже двенадцать лет живу с Джеком Потрошителем, и при этом хотят, чтобы я смирно лежала, да еще и улыбалась, как Мона Лиза? Чего ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты подумала.

— Да о чем я должна подумать? — воскликнула я. — О чем?

Наша приватная беседа стала достоянием общественности. Клиентки, лежавшие на соседних столах, и другие массажистки уставились на меня — голую, красную, с полными слез глазами, исступленно орущую на Андреа.