Кшиштоф Кесьлевский - Декалог

Яцек. Да… я хотел попросить, чтобы мама… чтобы мать похоронила меня в одной могиле с отцом. Там, где отец лежит. Можно, наверно… на кладбище меня можно похоронить?

Петр. Можно.

Яцек. Тут ко мне ксендз приходил. Говорил, можно.

Петр. Можно.

Яцек. Вместе с отцом, значит… там есть место… еще одно есть… для матери… мы договорились туда ее положить… но пускай она мне это место уступит. Ради меня.

Палач, выпрямившись, сидит на краешке стула в коридоре перед своей комнатой. Курит; пепел стряхивает редко — только когда столбик становится очень длинным, осторожно подносит к пепельнице руку с сигаретой.

У начальника тюрьмы еще осталось полстакана кофе. Прокурор делает последний глоток и смотрит на часы. Начальник набирает две цифры на диске внутреннего телефона.

Начальник. Двадцать четыре?

Надзиратель. Так точно, пан начальник.

Вешает трубку телефонного аппарата в нише рядом с камерой и открывает дверь. Яцек умолкает и смотрит на него.

Надзиратель. Пан начальник спрашивает: уже все?

Петр. Еще нет.

Подождав, пока надзиратель уйдет, снова поворачивается к Яцеку.

Петр. Вы сказали…

Яцек. Не помню…

Петр. Вы сказали, там три места.

Яцек. Да. Три. Там Марыся лежит. Марыся, отец и одно свободное, Марысю пять лет как похоронили… пять лет… да, пять лет назад ее тракторист задавил. Там, у нас. Она в шестой класс ходила, учеба только началась… ну да, двенадцать ей было… в шестом. А я с этим трактористом… с дружком своим, мы дружили… перед тем водку пил… водку и вино… а потом он поехал и задавил ее, на лугу, возле леса. Там на опушке луг…

Яцек наклоняется к адвокату; теперь он говорит отчетливее. Видно, много об этом думал н может сформулировать свои мысли.

Яцек. Я тут думал… Думал… будь она жива, я бы, может… вообще оттуда не уезжал… Остался бы, может. Марыся — она мне сестра, братьев трое, а она была одна. Одна сестра. Ее трактор задавил, и тогда мы купили могилу. Марыся… она была… она меня больше всех… и я ее больше всех любил. Тоже… Все б могло по-другому пойти, не случись такого… А как случилось, пришлось мне уехать. Уехать из дому. Я и не хотел совсем, если б не это… Может, все было бы не так.

Слышен скрежет засова. На пороге снова появляется надзиратель.

Надзиратель. Пан начальник и пан прокурор спрашивают пана адвоката, все ли уже.

Адвокат встает и подходит к надзирателю.

Петр. Передайте пану прокурору, что я никогда не скажу «все».

Надзиратель. Никогда не скажете «все». Закрывает дверь.

Яцек. Мы эту могилу купили, потому что Марыся любила деревья. Зелень любила, деревья. Очень любила. Она тогда в лес шла… По дороге… Купили… скинулись и купили, потому что на кладбище всего несколько деревьев и другие места были заняты. А тут аккурат дерево, и могила свободная… тогда мы ее и купили. Потом отец помер, мы и его туда. Помер, потому что жить стало незачем, когда Марысю трактором задавило. И еще одно место осталось…

Прокурор и начальник тюрьмы встают.

Прокурор. Приговор у вас?

Берет у начальника папку, развязывает тесемки. Внутри два листка, он пробегает по ни взглядом.

Прокурор. Все тут.

Выходят из кабинета, идут по коридору, надзиратель встает.

Начальник. Выводите.

Надзиратель входит в камеру. Яцек прерывает свой монолог.

Надзиратель. Пан прокурор велел заканчивать разговор.

Яцек. Пан адвокат… В моих вещах… вещи отдают… в бумажнике квитанция из фотоателье. Я дал увеличить фотографию и уже… не успел получить. Они обещали, что увеличат. Возьмите ее и отдайте матери.

Петр. А что на фотографии?

Яцек. Марыся… после первого причастия… Я взял у матери, когда уезжал. Помятая.

Яцек. Пожалуйста… я не хочу.

Петр стоит не шевелясь. Надзиратель кончил запирать камеру и тоже остановился. С минуту все трое стоят.

Надзиратель. Пошли.

Яцек словно и не произносил последних слов. Идет совершенно нормально, прямо, не оглядываясь по сторонам. Палач открывает несколько засовов на двери, срывает пломбы и пропускает всех в свою комнату. Первым входит Яцек, за ним адвокат, прокурор тюрьмы, ксендз и врач. Как только дверь за ними захлопывается, в коридоре появляется молодой мужчина, который на наших глазах слезал со стремянки и лица которого мы не видели. Он смотрит на закрытую дверь, словно видит, что за ней проводит. Не отрывая от двери напряженного взгляда, медленно приближается и останавливается у самого порога. Вероятно, он только что закончил работу. Одежда, шапчонка заляпаны краской, даже на лице засохшие белые капли. Из-за дверей не доносится ни единого звука.

Начальник. «…прошение о помиловании отклонено».

Ксендз шепчет что-то Яцеку на ухо. Яцек тоже неслышно произносит несколько слов и опускает голову. Ксендз чертит у него на лбу небольшой крест. Яцек склоняется к его руке. Когда он поднимает голову, к нему подходит начальник. Вытаскивает пачку «Гевонта».

Начальник. Сигарету?

Яцек. Лучше бы без фильтра.

Палач протягивает ему свой «Спорт». У Яцека слегка дрожат руки. Адвокат лезет в карман за спичками, но палач вместе с пачкой сигарет достал зажигалку и первый дает Яцеку прикурить. Все ждут, курит один только Яцек. Петр вынимает из коробка спичку, ломает ее в пальцах. В тишине явственно слышен треск. Палач пододвигает к Яцеку пепельницу.

Яцек. Мне нужно… в туалет.

Палач указывает на маленькую дверь в стене. Яцек исчезает за дверью. Все стоят, ждут. Палач подходит к дверце, за которой скрылся Яцек, и негромко стучит. Тишина.

Маляр с засохшими следами белой краски на лице по-прежнему стоит у дверей камеры и смотрит прямо перед собой. И, хотя перед ним только окованная железом дверь, кажется, он видит что-то еще.

Тишина затягивается. Начальник, немного нервничая, делает шаг по направлению к двери, но в эту минуту она открывается и выходит Яцек. Он спокоен.

Яцек. Не могу.

Палач связывает ему руки за спиной и подводит к экрану. Одно движение — и открывается подлинное назначение комнаты. Яцек входит в нишу, палач за ним. Задвигает экран тот с лязгом скользит по металлическому рельсу. Палач тщательно, неторопливо надевает Яцеку на шею петлю. Подходит к стене, нажимает кнопку. Крышка люка с излишним, по мнению палача, шумом уходит у Яцека из-под ног. Тело, вздрогнув несколько раз, замирает. Напрягшиеся ноги слегка покачиваются; через минуту из штанины на линолеум падают несколько капель густой коричневой жидкости.