Кшиштоф Кесьлевский - Декалог

Окровавленной рукой таксист выдергивает подголовник из спинки сиденья и, освободившись, хочет вылезти из машины, но он уже почти потерял сознание и только открывает дверцу. Яцек уже его поджидает и, когда водитель высовывает голову, изо всех сил ударяет по ней трубой: раз и еще раз. Снова замахивается, но окровавленная железка выскальзывает у него из рук, со звоном стукается о капот и отлетает далеко в сторону Водитель валится на сидение, Яцек тяжело дышит. Вокруг ни души. Яцек вынимает ключ из замка зажигания, пробует разные ручки, под распределительным щитком находит нужную. Дернув за нее, идет к багажнику. Обнаруживает то, что искал: одеяло. Возвращается в машину, обматывает одеялом голову водителя и с трудом перетаскивает тяжелое тело на соседнее кресло. Садится за руль, включает зажигание, и машина медленно, буксуя в грязи, движется к виднеющейся в отдалении насыпи.

Прямо за насыпью — Висла. Кусты, трава, заросли уже позеленели, но вода у берега покрыта льдом. Машина останавливается. Видно, что Яцеку это место знакомо, что он его не случайно выбрал и в такой день не опасается кого-либо встретить. Вытаскивает за ноги тело таксиста, на берегу выпускает его, чтобы минутку передохнуть. Вдруг замечает, что высовывающая из-под одеяла рука шевелится. До него доносится слабое бормотанье.

Таксист. Деньги… бардачок… жена… бардачок, башли…

Разобрать, что он говорит, трудно, слова едва слышны, но рука явно движется — судорожно и вместе с тем как бы целенаправленно. Яцек оглядывается по сторонам. Видит большой камень, слегка примерзший к земле. Вырывает его из прибрежного болотца, несет в обеих руках, останавливается, расставив ноги, над водителем — бормотанье и хрип слышатся из-под одеяла отчетливее.

Таксист. Деньги в бардачке… я дам… жена дома… у меня кое-что есть…

Яцек опускает камень на землю и бежит к машине. Включив радио на полную громкость, возвращается. Поднимает камень, ему неудобно, он приседает на корточки, а фактически — садится на неподвижное тело и несколько раз ударяет камнем по тому месту, где под одеялом вырисовываются очертания головы. Невидимый круглый предмет заметно сплющивается. Клетчатая ткань медленно пропитывается густой коричневато-красной жидкостью. Музыка умолкает. На берегу уже нет ни таксиста, ни одеяла. Яцек заканчивает откручивать светящуюся эмблему «Такси». Вместе с крепежной скобой швыряет ее далеко в реку. Достает из бардачка деньги, не считая, сует в карман. Обнаруживает завернутый в бумагу завтрак. Там еще осталось полбутерброда — вторую половину, как мы помним, таксист отдал собаке. Яцек разворачивает бумагу и съедает хлеб с колбасой. Его внимание привлекает наклейка на переднем стекле: «Просьба сильно не хлопать дверью». Яцек усмехается и легонько, как наказывает надпись, захлопывает дверцу. Теперь ему хорошо и тепло. Он тихонько включает радио. Девочка из хора «Гавенда» поет ясным чистым голоском.

Пение (за кадром) .

На лице Яцека страдальческая гримаса. Он вспомнил что-то такое, с чем трудно жить. Резко вырывает радиоприемник из гнезда и выбрасывает в окно. Приемник с громким чавканьем плюхается в прибрежное болотце.

Уже стемнело. Яцек подъезжает на «полонезе» к дому, из которого вышел утром таксист и который нам так хорошо знаком. Нажимает кнопку домофона. Раздается мужской голос.

Голос (за кадром) . Да?

Яцек. Можно Беату?

Голос (за кадром) . Сейчас.

Подходит Беата. Говорит кокетливо.

Беата (за кадром) . Алло?

Яцек. Можешь выйти?

Беата (за кадром) . Вряд ли.

Яцек. На минутку. Я тебе кое-что покажу.

Беата (за кадром) . Ладно.

Когда Беата выходит из подъезда, Яцек негромко сигналит. Беата идет к машине. Нерешительно заглядывает внутрь; Яцек открывает дверцу.

Яцек. Говорил я!

Беата садится. Когда она захлопывает дверцу, фигурка инопланетянина под зеркальцем начинает дергаться. Беата молча на нее смотрит.

Яцек. Ты хотела, чтоб мы куда-нибудь поехали. Теперь можно хоть на край света…

Яцек не видит, что Беата, вжавшись в спинку сиденья, с ужасом глядит на подрагивающую фигурку инопланетянина.

Яцек. Не буду больше жить в общаге… И тебе незачем с матерью… Махнем куда-нибудь… На море. Я еще никогда не был. Откину сиденья, буду спать в машине. Одеяло есть.

Фигурка инопланетянина замерла. Яцек поворачивается к Беате.

Беата. Откуда у тебя эта машина?

В довольно большом зале всего несколько человек. Пожилая крестьянка с двумя взрослыми сыновьями. Беата и по другую сторону прохода женщина лет сорока в черном. Двое-трое случайных зевак. Приговора мы не слышали, но только что отзвучавшие слова еще витают в воздухе, давят на этот зал. Пятеро судей, прокурор и секретари, которые вели протокол, собираются уходить — они уже все сказали и записали. Люди в зале медленно садятся. Медленно садится Яцек, стоявший между двумя милиционерами. Перед ним садится Петр в адвокатской тоге.

Яцек. Это уже конец, пан адвокат?

Петр. Конец.

Милиционеры не мешают Яцеку переговариваться с адвокатом; потом они его уводят. Когда проходят мимо оцепеневшей крестьянки и двоих ее сыновей, женщина протягивает руку, дотрагивается до Яцека и замирает — милиционеры и тут не вмешиваются. Один из братьев подает Яцеку пачку сигарет. Петр смотрит на них, не двигаясь с места. Только когда зал опустел, собирает бумаги и уходит.

Петр стоит один у окна. Видит сверху Яцека, которого милиционеры ведут через двор суда к тюремному «воронку». Быстро открывает окно и кричит.

Петр. Послушайте! Пан Яцек!

Яцек поднимает голову, смотрит на него. Петру нечего ему сказать, Яцеку — тоже. Но он понимает: адвокат все еще с ним. Залезает в машину. Петр захлопывает окно, идет по длинному коридору со множеством дверей, наконец открывает одну из них.

Петр. Простите… Судья у себя?

Служащая. Да.

Петр приоткрывает следующую дверь. Судья один. Еще не сняв тоги, стоит возле окна; материалы дела брошены на письменный стол. Услышав скрип открывающейся двери, оборачивается.

Петр. Простите, я знаю, это не принято…

Судья. Не принято.