Пшемыслав Войцешек - Made in Poland

Богусь (открывает книгу на первой попавшейся странице, пробует читать) . Пы… пыц…

Виктор входит в комнату, держа два стакана с чаем из пакетиков, ставит их на письменный стол у окна, подходит к Богусю, смотрит на книгу.

Виктор. На какой ты странице?

Богусь. Пятьдесят девять.

Виктор. «Пусти меня, отдай меня, Воронеж». Осип Мандельштам. У меня еще Бродский есть, Цветаева, Пастернак…

Богусь. Я не умею по-советски.

Виктор. По-русски. Русский в вашей школе уже не преподают?

Богусь. Когда тебя уволили, еще оставалась эта…

Виктор. Соснковская.

Богусь. Но у нее крыша поехала, и она сама уволилась.

Виктор. А ты учишься?

Богусь. Зачем? Я на учебу забил. Все равно потом жить на пособие.

Виктор. Сам забил?

Богусь. Вытурили — через два месяца после тебя. А ты в какой-нибудь школе еще преподаешь?

Виктор отрицательно качает головой.

Богусь. А что делаешь?

Виктор. Пью. (Садится на диван, смотрит на Богуся.) Ты постригся? Что, уже не панк?

Богусь. А я и не был никогда панком. Я был шарп-скином, а это две разные вещи. Я верил в братство рас и борьбу пролетариата. Но в этом городе нет места шарп-скинам. Хотя… времена изменились.

Виктор. Что стряслось, Богусь?

Богусь. Знаешь, я всегда тебя уважал. Ты был единственным учителем в этой гребаной школе, который для меня что-то значил. Ты был не такой, как все, ты был самим собой. Даже когда тебя увольняли, показал им, чего стоишь.

Виктор. Кончай нести пургу — ближе к делу.

Богусь. Ты — мой учитель, скажи, что мне делать?

Виктор. Богусь, бля, я — алкоголик, который еле сводит концы с концами. Что я могу тебе посоветовать? Я и себе не могу.

Богусь. Я объявил войну этим свиньям. Прошло двадцать четыре часа, а они еще об этом не знают. Я на взводе, я должен бороться. Мне нужно расхерачить что-нибудь такое… огромное… а дальше одно из двух: либо мне кранты, либо я вылечусь. Но сначала пусть ОНИ обо мне услышат. Я должен сделать первый шаг — но какой?

Виктор. Сходить к психиатру.

Богусь. Был я у психиатра — раздолбал ему тачку!

Виктор. Повезло мне, что я на автобусе езжу. Автобусы ты, надеюсь, не долбаешь?

Богусь. Пробовал. Не помогает. Только тачки и телефонные будки.

Виктор отпивает очередной глоток бурого чая.

Богусь (напряженно глядя на него) . Я искал человека, с которым мы могли бы действовать вместе. Выйти на улицу и разнести в пух и прах всю эту байду. Всем им, блин, вмочить по полной. Ты посмотри, что творится. Включи телик, радио включи. Это же конец света. Все вокруг с ума посходили, да с какой скоростью. Мы с тобой — ты и я — могли бы им показать. Сделать что-нибудь эдакое.

Виктор. Кого ты так ненавидишь?

Богусь. Всех. Жлобов с мобилами, братков, понтярщиков, лоснящихся свиней из хит-парадов, бабищ (телок) из реклам, шалав в телике, банкиров-долбоебов, священников гребаных, шибанутых военных, ментов, политиков и бизнесменов. Вот кого я ненавижу. Ненавижу их жен, их мужей, дочерей, сыновей, зятьев, шуринов и тещ. Ненавижу русских, немцев и американцев. Особенно американцев. Эти пидоры везде свой нос суют, всеми управлять хотят, всюду, бля, лезут. Ненавижу их сраные рестораны, которых теперь везде полно. Я ни в одном не был и не пойду никогда. Например, «Макдональдс». В жизни туда не пойду. И насрать, что у них бесплатный туалет. Я поссать не зайду в «Макдональдс», даже если будет невмоготу. Лучше на улице поссу. Потому что я терпеть не могу этих пидоров. Я даже группы американские не слушаю. Только польские и английские. Например, «Post Regiment», «The Clash». Ты слышал «Post Regiment»? Офигенная группа была, но они распались, потому что в магазинах сейчас до херища американского говна. А мне насрать на их херню. Насрать на рэп, техно, «Нирвану». Туфтовая коллекция пидорского говна! На хер их всех, пусть уебывают из польских микрорайонов в свое Никарагуа или откуда они там.

Виктор. Выпей чаю.

Богусь. На хер мне твой чай.

Виктор. Печенье возьми.

Богусь. На хер мне твое печенье.

Виктор (смеется) . Богусь, где ты работаешь?

Богусь. Что?

Виктор. Где ты работаешь?

Богусь. Нигде. Что, не видно?

Виктор. А чем занимаешься?

Богусь. Собираюсь создать террористическую организацию. Средний возраст — 20 лет. Вот когда наберу людей, подложим бомбу под ликеро-водочный завод. Снесем эту фабрику смерти. И я хочу, чтоб ты мне посоветовал: под ликеро-водочный или лучше под налоговую инспекцию?

Виктор. Что ты несешь???

Богусь. Не веришь? Легко не будет, но я поговорю с людьми. Придет время — будем типа Красные Бригады.

Виктор. Займись делом.

Богусь. Что?

Виктор. Найди себе какую-нибудь работу. Может, там тебе эту хрень из башки выбьют.

Богусь. И это всё, что ты можешь мне сказать?

Виктор. Да.

Богусь. И ты отказываешься делать вместе со мной революцию? (Виктор отрицательно качает головой.) Я не этого ждал.

Виктор. Извини.

Богусь встает, подходит к Виктору.

Виктор. Шел бы ты отсюда. Вали, я сказал.

Богусь. Знаешь, что? Да пошел ты сам. Ты же — полный ноль. Ты и твои вонючие книги. (Выходит из квартиры учителя, хлопнув дверью.)

Богусь бегом поднимается по узким ступенькам лестничной клетки. Подходит к двери своей квартиры, вынимает из кармана ключ, открывает дверь и входит. Замечает, что в туалете горит свет, заглядывает туда. На унитазе сидит Гжесь.

Гжесь. Чё, не видно, что я сру? Не можешь подождать, пока я руки помою? (Захлопывает дверь.)

Богусь заходит в комнату. Там на диване сидят Фази и Карина. На полу разбросаны вещи матери, дверцы настенных шкафчиков раскрыты. Карина одну за другой ломает виниловые пластинки с песнями Кшиштофа Кравчика. Прежде, чем поломать очередную, читает название на обложке.

Карина. «Как прошел день»…

Фази (заметив Богуся) . Как прошел день, придурок? Отгадай, кто мы такие.

Из туалета доносится шум воды. Богусь разворачивается и бежит к выходу из квартиры. Гжесь выходит из туалета и хватает его за куртку.

Богусь. Это не я.

Гжесь. Не спрашивай, откуда мы знаем, но мы знаем, что это ты. (Вталкивает Богуся в комнату.)

Фази встает с дивана и наносит мощный удар Богусю в челюсть. Богусь падает на ковер. Фази снова садится на диван. Карина как ни в чем ни бывало продолжает ломать пластинки.