Арсений Миронов - Тупик Гуманизма

Он приблизился к вместительному, более двух метров в высоту, бронированному баку – и приложил ладонь к сенcopy. «Здравствуйте, великолепный квестор Порфирий Литот», – высветилось на небольшом экране, тяжелая крышка начала отодвигаться в сторону. Подождав, пока щель достаточно увеличилась, квестор с опаской просунул банановую шкурку внутрь и – разжал пальцы.

Едва успел отдернуть руку. Компьютер мусорного контейнера мгновенно распознал угрозу – щель с лязганьем захлопнулась, и через секунду изнутри послышалось глухое «бумм». Бомба сработала.

– Клевый Порфик, что вы там делаете? Надеюсь, у вас все в порядке? – прихрамывая, сзади подошла удивленная учительница.

Квестор не отвечал. Он смотрел на мусорный бак и счастливо улыбался. Он уже понял, как проникнуть на базу террористов.

Прекрасно раннее утро в мегаполисе. Воздух маслянист и склизок, как поцелуй портового сутенера. На тротуарах, протянув по бежевому асфальту голубоватые тени, грудами чернеют тела прохожих, еще не пробудившихся после ночного веселья – кто где гулял, тот там и прилег, благо общество гарантирует гражданам безопасность в любой точке охраняемого публичного пространства от Алеут-сити до Порт-Итурупа. Крупные серые вороны, похожие на раскормленных крыс, с когтями, блестящими от соскобленной позолоты банковских шпилей, деловито поскакивают среди спящих, отыскивая тех, кто принял слишком большую дозу и больше не нуждается в глазах и золотых украшениях. Из мелких песчаных сугробов, наметенных вдоль тротуарных паребриков, торчат бутылочные горлышки; утренний ветерок качает фонарики на деревьях, и тени мелко пляшут по асфальту, так что у редкого прохожего рябит в глазах…

Как чудно дышится в столь ранний час, когда идешь по Ленинскому – вертишь головой на омертвевшие витрины, осторожно перешагивая спящих сограждан, поглядываешь на затихающие водопады рекламной голографии – с каждой минутой лазерная светопись становится все бледнее… скоро рассвет. На площадях приятно пахнет свежими химикатами для заправки биотуалетов, в укромных скверах ночные облака тяжелых ароматов, смесь запахов гари, парфюмерии и пота тысяч людей, отдыхавших на этих лавочках и газонах еще несколько часов назад, постепенно развеиваются, все сильнее становится запах моющих средств – не удивительно, ведь из каждого полураскрытого офисного окна доносится гудение пылесоса или ковромойки. Чу – застрекотали над шпилями мусорные вертолеты, загрохотали внизу, в гулкой глубине под не мытыми пока тротуарами, первые бешеные ласточки оживающего метрополитена. Тени от мусорных куч делаются короче и чернее: все напрягается и замирает в ожидании страшного момента, роковой секунды – солнечного восхода. И вот – огромный огненный диск-убийца, мертвящий сгусток жара поднимается над восточными кварталами города, заливая огненным золотом липкого зноя пустынные проспекты Нового Ногинска, Балашихи, Больших Люберец…

Все живое покидает улицы, забивается в щели, в подворотни, в ниши кондиционируемых лоджий. Только невозмутимые роботы-мусорщики остаются на улицах: в эти несколько часов город безраздельно принадлежит им, скрипучим и медленным машинам. У каждого робота – свой собственный бак, в котором хранятся отходы, выработанные за ночь жильцами огромных домов. Если в этот час поглядеть на улицы сверху, с вертолета или из окон ресторана на верхушке Шаболовской башни – замрешь от восхищения: будто тысячи жуков-скарабеев выползают на раскаленное полотно проспектов, авеню, стритов и переулков.

Один из таких скарабеев, ритмично скрипя и позванивая волочившейся по асфальту цепочкой заземления, двигался по небольшой улочке с гордым названием Тупик Гуманизма. Привычно упираясь тремя коленчатыми руками, скарабей толкал перед собой огромный фиолетово-красный мусорный бак на магнитных полозьях. На бронированном корпусе утильконтейнера без труда можно было прочитать три мерцающие цифры, означавшие номер дома, к которому был прикреплен робот: 401.

Мусорщик аккуратно обогнул спящую влюбленную парочку, едва протиснулся меж двух брошенных на дороге удобокатов – у одного разбита блистающая решетчатая мофца, другой лишился задних стоп-сигналов. Почуяв робота, пробудился электронный замок заднего подъезда, широкие ворота технического вестибюля беззвучно поползли кверху, увеличивая полутемную вонючую щель над желтоватым плиточным полом. Из щели, переваливаясь, вышла сытая городская крыса с мутированными безволосыми лапами. Внутри мусорного ангара медленно разгорался колючий снежно-фиолетовый свет кварцевых ламп. Робот сделал еще несколько шагов, ворота поднялись достаточно высоко, чтобы можно было затолкать внутрь вестибюля внушительных размеров бак с тяжелой, съехавшей набок бронированной крышкой.

Из зеркального потолка примерно на полтора метра спускалось, глядя раззявленным соплом вниз, пластобетонное жерло мусорной трубы. Весь мусор дома, отбросы из разных квартир собирались в общую трубу, которая завершалась вот здесь, вот этим самым жерлом – именно отсюда вся дрянь, сухая и жидкая, сыпучая и комковатая, гнилая и вонючая, в пластиковых мешках и россыпью, замороженная в слитки черного льда или перегоревшая в пепел – шумя, воняя и рассыпаясь, вываливалась в заботливо подставленный роботом мусорный бак, емкости которого едва хватало на 24 часа.

Мусорщик подкатил раскрывшийся контейнер под раструб мусоропровода, не спеша зафиксировал магнитные полозья резиновыми тормозами, нажал две-три кнопки на корпусе бака, активируя его сенсоры для функционирования в режиме автономного приема-переработки разноформатных отходов. Оставалось только коснуться крошечного серебристого рычага на стене, чтобы заставить мусорную трубу выдвинуться из потолка побольше и присосаться резиновым шлюзом к мусорному баку – между трубой и контейнером не должно остаться ни одной щели: кто знает, какие вредоносные бактерии могут содержаться в мусоре?

Однако робот не сделал этого. На поясе у него замигал, отчаянно мурлыча, крошечный таймер. Мусорщик замер, будто его обдали кипятком, и прислушался. Помигав две секунды, таймер приятным детским голосом произнес: «Без пяти минут пять. Время молитвы».

Мусорщик резко развернулся. Так и не коснувшись рычажка на стене. Робот временно забыл о контейнере, о мусорном шлюзе, обо всем на свете. Он поспешно зашаркал к выходу из технического вестибюля – на улицу.

Мусорная труба, которая уже начала было подрагивать и чавкать, чувствуя под собой возлюбленный контейнер, погудев немного, разочарованно затихла. Робот вышагнул наружу, пару раз крутанул скуластой башкой, отыскивая азимут восходящего солнца – и, бешено скрипнув суставами, повалился на колени.