Александр Лавров - Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Милый мой! Это почти невыносимо хорошо! Это граничит со святостью! Когда я только думаю об этой песне, я задыхаюсь от счастья… не своего, а какого<-то> общего и в то же время интимного. В этих благоухающих строфах Гёте схоронил часть своей души (не метафора, а факт), ту часть, тождественную которой я ношу и в своей маленькой душе; вот почему чтение этого стихотворения (и некоторых других Гётевских) есть для меня по крайней мере, – некий обряд.

Проговорился!.. Ведь Гёте, несмотря на всю свою общительность (Geselligkeit), был одинок, как, может быть, никто.

P. S. Получил ли Алексей Сергеевич мое письмо, отправленное на этот раз незаказным? [586]Кланяйтесь ему! От меня и Анюты… [587]Получили ли Вы мое денежное письмо, адресованное Вам в Университет, педелю? [588]Когда будет время и станете мне писать, сообщите Ваши переживания во время концерта… [589]Я пока получил только телеграмму, извещавшую об успехе… Дорогой Борис Николаевич! Не переутомляйте себя! Надо много сил, чтобы жить такою жизнью, как Вы. Сдайте экзамены кое-как. До свиданья! Анюта шлет Вам сердечный привет. Горячо любящий Вас

Христос воскрес! Поздравляю Вас и Анну Михайловну со светлым праздником [590]. Желаю всего лучшего.

Сначала отвечу Вам на те вопросы, которые Вы мне предлагали в письмах.

1) Репродукцию бюста Макса Клингера работы Ницше < так! > я видел. Вы пишете – «голова Ницше нечто невероятное». Вполне согласен. Я бы сказал, что мне лицо Ницше нравится совершенно исключительно – больше головы Бетховена, Гёте, Канта.

2) Мое хождение на руках с разведением ног будет напечатано в « Мире Искусства » только летом [591], потому что Философов и Дягилев уехали за границу и журнал без них не будет существовать самостоятельно.

3) Да: огромное спасибо за те хлопоты, которыми я невольно обременил Вас по напечатании статьи в «Приднепровском Крае». Деньги получил – и еще раз большое спасибо.

4) То, что Вы пишете о Канте 28-го февраля, мне очень нравится. По возможности постараюсь познакомиться с его « Religion ». О « шестке » для философутиков и о рве, вырытом Кантом, я согласен: боюсь, что это не ров, а пропасть…

5) О Гарнеффере в газетах не читал… Не сообщите ли, где справиться.

6) Еще раз мне хочется повторить, что Ваше оправдание Канта мне чрезвычайно нравится.

7) Вы пишете, что мне следует быть экзотеричным в печати, если я хочу приучить к себе публику. Но я никакого сериозного значения своим произведениям за исключением 4-х « симфоний », пожалуй, – не придаю . Мне всегда кажется, что это мое временное амплуа, которое отметется.

8) Вы пишете: « голубой… нигде в природе не встречающийся, по котором я тоскую »… Мне это кажется сказанным очень и очень сильно, потому что действительно: голубые цвета природы, краски, и т. д. суть цвета, имеющие определенное положение в спектре, а голубой молитвенного созерцания Христа есть цвет потусторонний, лежащий за белым … Не белый, а « белый, тающий » на фоне внецветного . Такой цвет не может быть втиснут в мещански голубой спектральный цвет.

9) Вы пишете, что Вам противно выражение « начнем же дело делать »… Мне тоже… Недавно у меня был Перцов проездом, и мы долго говорили об этом [592]. Он со мной соглашается относительно Мережковского . Он говорит, что еще впереди много времени. Но тут я шепну Вам на ухо: «Оно гораздо ближе, чем кажется… Быть может, через 3½ года что-то начнется…» Но это между нами, и мы не должны делать ничего (разве только молиться). Мы должны быть ясны и уравновешенны – должны с улыбкой успокоения смотреть в будущее, каким бы оно ни казалось.

10) Вы спрашиваете меня, кто такой Знаменский и Бухарев. Кто Знаменский – не знаю [593], а Бухарев церковный писатель из священников, много потрудившийся в вопросе о браке и мало кем читаемый.

Отвечаю теперь на письмо 22-го марта.

11) Да, конечно, в тот самый вечер, когда Вы сказали о Христовом чувстве, мы стали заговорщиками. Да и вообще белые начала суть начала заговорные. Это, конечно, белые козни – тайно культивируемая уютность среди людей, для которых характерно следующее четверостишие:

И если Вы живете белыми настроениями или бело-голубыми с оттенком пурпура , вокруг Вас начинают распространяться и белые вибрации. И Вы становитесь волей-неволей благотворителем, подающим милостыню, хотя бы Вы лично этого и не сознавали.

12) Все, что Вы пишете о Серафиме, нисколько не изменяет моего отношения к нему, что было, то было, а что есть – тут вопрос сложный, запутанный и… прохожу мимо .

13) « Сгущенное » толкование Фауста именно характерно Врубелю. Сгущенное, но не пряное. Сгущенная интимность на фоне ужасной меланхолии – это трагично, как-то невозвратно и жалко, жалко… В этой картине его, как и в картине «Муза» [595](молодая женщина с невыносимыми глазами, матово-бледным лицом и золотым морем волос, на фоне грустно догорающей зари) – что-то роковое. Точно к интимной грусти « подкрадывается, опять подкрадывается » ОНО и шепчет: «А я знаю Вас, гуляющая пара» (Фауст с Маргаритой прогуливаются под руку в саду). Они отворачиваются, а ОНО качает цветами, спрятавшись; и опять говорит: «А я знаю … гуляющая пара»… Вот какой Врубель!

14) « Geburt der Tragoedie » Вы, вероятно, прочли уже. Это одна из моих интимнейше-любимых книг. Относительно ее, как и относительно « Заратустры » у меня составилось мнение, что все это уже было мне известно в момент рождения, но я забыл в суете и мне напомнили. Для меня деление на александризм, аполлоновское и дионисовское миропонимание (всегда понимание, знание , а не творчество) – незыблемая истина. Кто против этих категорий заспорит, я не буду в состоянии ему отвечать.