Александр Лавров - Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

15) Пишу о концерте Николая Карловича [596]: несомненно он произвел чрезвычайно благоприятное впечатление на сонных олухов, именуемых публикой. Что же касается меня, то я в восторге и от его игры – « знающей », « подмигивающей » – и в то же время удивительно благородной и корректной. Почти все произведения его (собственные) были бисированы единодушно. Особенное впечатление получилось от его прелюдии ко 2-ому альбому и от того отрывка из « Stimmungsbilder », который обозначен, кажется (программы у меня сейчас под рукой нет) « Allegro con ira ». Вы, конечно, знаете, о чем я говорю. К сожалению, публика не совсем наполнила зал, что объясняется неудобным временем, выбранным для концерта Николаем Карловичем.

Исполнение бетховенской сонаты зачаровало меня в буквальном смысле слова. Вторая часть произвела на меня столь сильное впечатление, что я буквально не мог двинуться с места… так и застыл. Николай Карлович удивительный истолкователь Бетховена. Ему и Вам, дорогой Эмилий Карлович, я многим обязан в понимании Бетховена. Вы оба раскрыли мои прищуренные глаза на Бетховена (которого я еще раньше любил больше всех композиторов – но инстинктивно). Ужасна шумановская соната – я боюсь ее и отказываюсь что-либо писать. Вообще произведение гениальное… Вакхический гимн, сыгранный на бис Ник<���олаем> Карл<���овичем>, потряс меня еще и еще полнотой дионисианского восторга. Не хватало сонаты, которую я так давно не слышал [597]. Непременно буду писать об альбоме в « Мир Искусства », только не теперь, а после экзаменов, которые придвинулись ко мне и как туча загородили все решительно [598]. В « Мире Искусства » по всей вероятности знают о Вашем брате: я долго говорил о нем одному из членов редакции, проездом находившемуся в Москве. Он очень заинтересовался Николаем Карловичем. В « Мир Искусства » я пошлю оттого, что не хочу пока иметь никакого дела с « Новым Путем ». Причины на это следующие: 1) Я не совсем в хороших отношениях с Мережковскими не феноменально, а нуменально, 2) Перцов не захотел поместить одно мое письмо, ссылаясь на непонятность его для публики [599]. И хотя он меня просил присылать каждый месяц что-нибудь даже по нескольку строк, хотя мы с ним и в прекрасных отношениях, но я решил твердо не давать им ничего по крайней мере несколько месяцев.

Теперь отвечаю на письмо от 29-го марта.

16) Спасибо за утешительные для меня слова: « „Hircus nocturnus“ превращается в бабушкина козлика »…

17) Гётевское стихотворение до странного мило и близко мне. Читаю и перечитываю… Скользит незаметно и вкрадчиво прямо в душу… И вдруг узнаешь, что заворожен… И уже силы нет избавиться. Спасибо, спасибо за него…

У нас Государь [600]. Не знаю – радоваться или печаловаться. Все-таки радуюсь. Почему-то я особенно люблю Николая II-го. От него добрые вибрации. Он знает и белое и голубое – мне так кажется. Насколько Александр III при всей своей разумности феноменальной был нуменально не то что глуп , а… уп … настолько Николай II-ой нуменально осмыслен, если не осведомлен . Была характерная сцена: царь гулял по кремлевским стенам. Собрался народ и кричал « ура ». Когда царь сошел со стены, его подхватили на руки, целовали и гладили. (?!) [601]Это – типично. У нас в Москве страшное брожение: « новое » искусство разливается вширь, стучит в двери; « скорпионовская кучка » [602]интересует всех: ее ругают, хвалят – но все интересуются. Словом, начался процесс ассимиляции. Образовалась целая порода молодых людей и девиц, которых газетные репортеры уже окрестили позорным по их мнению прозвищем « подбрюсков », « брюссенят », « брюссиков »… Характерно, что бывали случаи, когда Брюсовым увлекались и почтенные люди (даже старики). Какова характерная картинка – « старички нового искусства »!! Один из сих почтенных старцев в литературном кружке, обращаясь к декадентам, воскликнул: «Господа – вперед, вперед!» Его фамилия – Баснин (кажется)… [603]Литературно-художественный кружок [604]попал в объятия к декадентам: там читается почти сплошь о декадентах или читают декаденты. Большинство возражателей – декаденты; результат: каждое заседание – спор, почти граничащий со скандалом, и потом пережевываемый мелкими московскими газетками чуть ли <���не> неделю. Раза два я имел неосторожность говорить там (по поводу реферата о Кальдероне и о символизме [605]), за что мои кости перемывали довольно долго, обрадовавшись, что Андрей Белый появился (а то стали сочинять версии о « Симфонии »; например: что авторы ее – приказчики какого-то книжного магазина etc.) Одна газетка даже прямо облила ушатом грязи. Знаменательно, что « Скорпион » – открыл свою контору на театральной площади [606], и что образуется двойник « Скорпиона » – «Гриф» [607] – декадентское книгоиздательство. «Грифы» выпускают на днях альманах [608]; они просили напечатать мою 3-ью Симфония – « Возврат », к изданию которой приступят осенью [609]; кроме того они издадут в будущем сезоне сборник моих стихов [610]. Я очень рад их нарождению, а то « Скорпион » всегда переполнен и крайне медлителен (моя 1-ая симфония « Рыцарь и Королевна » появится, должно быть, года через два – не раньше [611]). Газетки делят теперь поклонников нового искусства на скорпионов, ложно-скорпионов и грифов , говоря, что двух гадин за глаза довольно для Москвы. Московские декаденты учредили еженедельные собрания в одном из ресторанов Москвы, который назвали по примеру парижских собратий (довольно бедная фантазия) « Chat noir » на радость газетчикам [612]. Вообще декаденты все больше и больше заявляют о себе. Если Москва будет прогрессировать в том же направлении, то, по словам Бальмонта, она превратится в декадентский городок менее чем через два года.

Кстати о Бальмонте: оный пиит, появившись в Москве после своей высылки, зачитал во всех обществах зажигательные рефераты в неимоверном количестве и стал злобой дня, возбуждая нападки и восторги. Последнее время я очень часто видал его, и всегда он производил на меня весьма серенькое впечатление, пока… у редактора « Грифа » не пришлось в продолжение 6-ти часов укрощать пьяного Бальмонта… Тогда я увидел, что это человек очень и очень незаурядный, необыкновенно углубленный, но в обществе или… молчащий, или… шалящий… Беру назад свое мнение: Бальмонт не сер, а сквозь желтое пламя и серный дым лазурен. Не правда ли, странная комбинация? И он, сознавая странность ее, молчит ; когда же напьется, то начинает говорить , называя себя не-Бальмонтом, восклицая: «О, бедный, бедный Бальмонт!.. Как мне его жалко!..»

И действительно: и в обществе, и во время прений, и во многих стихах он – жалок и непонятен, и предосудителен.