Александр Лавров - Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Это всё аргонавты. Они полетят к солнцу. Но вот они взошли на свои корабли. Солнечный порыв зажег озеро. Распластанные золотые языки лижут торчащие из воды камни. На носу Арго стоит сияющий латник и трубит отъезд в рог возврата.

Чей-то корабль ринулся. Распластанные крылья корабля очертили сияющий зигзаг и ушли в высь от любопытных взоров. Вот еще. И еще. И все улетели. Точно молньи разрезали воздух. Теперь слышится из пространств глухой гром. Кто-то – палит в улетевших аргонавтов из пушек. Путь их далек… Помолимся за них: ведь и мы собираемся вслед за ними.

Будем же собирать солнечность , чтобы построить свои корабли! Эмилий Карлович, – распластанные золотые языки лижут торчащие из воды камни; солнечные струи пробивают стекла наших жилищ; вот они ударились о потолок и стены… Вот все засияло кругом…

Собирайте, собирайте это сияние! Черпайте взорами эту льющуюся светозарность! Каждая капля ее способна родить море света. Аргонавты да помолятся за нас! [637]

Остаюсь глубоко преданный и любящий Вас

P. S. Мой привет и уважение Анне Михайловне.

P. P. S. Кажется, « Новый Путь » закрыт по доносу Грингмута… [638]Мерзость, мерзость!!

P. P. P. S. Дорогой Эмилий Карлович, не пришлете ли Вы мне своего портрета? Мне бы было так приятно иметь его у себя! Пожалуйста, сделайте мне это удовольствие.

Н. Новгород. 28 апреля 1903 года. Дорогой Борис Николаевич! Сегодня полнолуние; послезавтра Вальпургиева ночь [639]; сочетание чрезвычайно выгодное для участников последней; будет веселье при свете полной луны. По этому случаю цитирую Вам из Classische Walpurgisnacht (Faust II) [640]молитву Анаксагора, обращенную к луне [641]: Anaxagoras (nach einer Pause feierlich):

Гёте(вский Анаксагор) хочет, чтобы древняя мощь , ныне доступная лишь при помощи заклинаний , проявлялась, как некогда, непосредственно… Кстати скажу: что бы Гёте ни сказал, у меня никогда не бывает мутного осадка от его слов; того осадка, от которого я до сих пор не могу отделаться после прочтения Северных Цветов , разумеется Ваши и отчасти вещи Блока – тут не в счет [644]. Подробнее о Сев<���ерных> Цветах – в последнем моем письме Алексею Сергеевичу [645]. Письма наши, в которых мы говорим о фотографиях [646], встретились на полпути из Нижнего в Москву. Вы, конечно, мое получили? Оно – незаказное. В нем я говорю о Вашем «Вампире».

Дорогой Борис Николаевич! Собственно говоря, я, как следует, не ответил Вам ни на одно из последних Ваших четырех писем: XII–XV. Я вижу, я делаю ошибку, что не отвечаю тотчас; при перечитывании Ваших писем я уже не нахожу в себе тех рычагов, которые при первом прочтении подымали в моей голове ряд восторженных согласий, резких несогласий с Вашими положениями и ви́дениями. Бессознательно все, с жадностью воспринятое, перерабатывается, перекраивается, сглаживается, а так как напряженного подъема мысли у меня нет, то когда я собрался наконец отвечать, мысль уже уснула. Поэтому теперь поневоле приходится быть кратким и сухим. 1) «Я возвратился»; верьте, что по спирали. В более слабой, нежели у Вас, степени эти возвращения я подмечал и в себе. 2) «Чувствую – настала и для меня полоса молчаливого плавания, а порой и умолчания…» Это всегда сопровождает ощущение «я возвратился»: «А?! Да! Теперь понимаю! Но не скажу никому! Скажу только часть, приблизительно, и непременно так, как говорят детям, образно и не без некоторого ломания, которое противно самому себе, но которого, знаю, в момент, когда заговорю, не избегну; не избегну потому, что ломание это – щит, забрало, маска, защищающая мое «святая святых» от нескромных взоров; важно только, чтобы это ломание было an und für sich [647]красиво… Кстати, скажу Вам по поводу вращения Вашего (не по спирали), а во чреве (не кита, а) Скорпиона [648]: «умалчивайте порою». Помните речь, обращенную Заратустрой к Höheren Menschen [649]: «Habt heute ein gutes Misstrauen…nackten Mädchen zusahn…» (Von der Wissenschaft ibidem) [650]. – 3) «Соната Шумана (fis-moll) – ужасна». Да, Вы правы; но знаете ли Вы, что в ней ужасно? в ней неутомимое и при том отнюдь не физиологическое (как в Тристане Вагнера [651]), а эстетическое любование, жениховство двух полов доведено до ужаса, до зеркального ужаса: как одно зеркало в другом отражается, смотрится мужское в женское, женское в мужское и опять обратно и так далее, и т. д. до бесконечной глубины. – 4) «Море вечернего золота в небе опять разлилось» [652]. У нас последние дни удивительные закаты – золотисто-красноватые; наблюдая их, мы с Анютой [653]жалели, что Вы не присутствуете и не можете нам прочесть, чтó написано на «облачно-грозных твердынях» [654]; в самом деле; что-то каждый день, в течение последней недели, пишется на облаках темно-красными непонятными рунами. 6) Так как Вы продолжаете называть ров, вырытый Кантом, «пропастью», то я Вам ни за что не посоветую прочесть его Religion [655]. В этом сочинении надо многое простить про-тестанту, про-фессору, про-стаку, qui censuit coelestia procul a cognitione nostra esse [656]; в то же время иметь в виду, что Кант крайне интересовался Сведенборгом и написал свою книгу против него [657], только когда убедился, что в шведском фантасте много гримас. Нет! Пока не читайте Religion. Новых знаний это Вам не даст, а то, что Вы уже знаете, во что верите, не утвердит, т<���ак> к<���ак> читая Religion , Вы будете все равно видеть «пропасть» вместо рва; для меня это сочинение, первая половина его, одна из утешительнейших; разумеется, держась теории «рва» и различая моралитет Канта от имморалитета Ницше, с одной стороны, и этики всех остальных систем, с другой. Кто последнее упустил из виду, тому кантовская религиозность неизбежно представляется плоской подстановкой ходячей нравственности вместо религии. Моралитет Канта ближе к имморалитету Ницше и к системе воззрений вненравственной святости, нежели к этике любого философа. Суть и сила нравственного учения Канта в форме, в конститутивных и регулятивных принципах, а не в том налете буржуазной добродетели, которая нечаянно очутилась в работе опрятного и любезного холостяка-профессора. Итак, подождите читать Religion. 7) Горнеффер венский профессор-ницшеанец; его описание внешности больного и мертвого Ницше я прочел в Новостях Дня с месяц тому назад [658]. Недавно я прочел в биографии Клингера, что последний страстный поклонник Ницше, знал его лично [659]: понятно, что ему, как никому, удалось создать его портрет. Кстати, Клингер – личность весьма и весьма значительная и… подозрительная. Видели Вы его Христа в гостях у Олимпийских богов? [660] – Невозможное, нежное и т. д. [661] – 8) Я согласен, что амплуа писателя – «временно» для