Генрих Бёлль - Письма с войны

Ежедневная зарядка по утрам мне в общем-то даже нравится, но малейшее напряжение вообще лишает меня сил; к сожалению, плавать мне по-прежнему нельзя, потому что рана пока еще не совсем зажила. Наш доктор очень хорошо и с пониманием относится к нам; это по-настоящему умный человек и умелый врач. Хочу сегодня во время обхода попросить его обследовать меня на предмет малярии, все-таки я опасаюсь, как бы не оказалось у меня в крови возбудителя малярии. Это ведь легко установить.

Только что вернулись с великолепного концерта небольшой женской группы, устроенного организацией «Сила через радость». В их вокальном и инструментальном исполнении прозвучали песни Бетховена, потом они прочитали несколько прекрасных стихотворений Рильке. А «дома» нас ожидало известие о попытке группы офицеров совершить революционный переворот и о покушении на жизнь Гитлера. Можешь представить себе, какое волнение охватило нас; мы всю ночь просидели у радио и вели жаркие дискуссии. В нашей комнате и без того всегда страстно и жарко спорили; вопреки моей привычке, я принимал в этих спорах самое горячее участие и какое-то время даже возглавлял их; но меня потрясло, как мало на свете истинных христиан […] после войны мы должны с полной отдачей трудиться во благо царства Божьего…

Сегодня перед нашим домом, открытку с видом которого я тебе посылал, открылась грандиозная ярмарка. Это что-то необыкновенное: на большой, поросшей зеленой травой площади разместилось множество ларьков и прилавков, а между ними раскинул свой шатер цирк, рядом установили и качели. Тут можно купить лошадей, волов, кур, гусей, яйца, паприку, голубок, всевозможные картины, ужасающий китч, разномастные бонбоньерки, в общем, моему взору предстала пестрая многоликая жизнь, которую невозможно было охватить одним взглядом…

[…]

Сентеш, 22 июля 1944 г.

[…]

Последние дни у нас царило неописуемое волнение из-за покушения на Гитлера, происходило что-то невообразимое; большинство интересовали не политические подоплеки и мотивы, а лишь вопрос о том, это конец войне или нет; многие полагали, что прямо отсюда отправятся пешком к границе Германии. Ты даже не можешь вообразить себе, до какой степени в госпиталях накалилась обстановка. Война длится уже пять лет, но ни один человек не имеет даже малейшего представления о том, что значит пять лет носить униформу.

Сегодня во время обхода доктор дал мне понять, что в ближайшие дни выпишет меня; надеюсь остаться тут хотя бы до понедельника, то есть до двадцать четвертого, потому что тогда должна прийти почта. Многие из твоих писем идут на полевой номер Дебрецена, поэтому их еще дошлют. Может быть, сегодня получу почту с большими подробностями о тебе.

Перед окнами нашего дома, вид которого я тебе уже посылал, в полном разгаре ярмарка. В ней очень заметны балканские традиции, ведь мы находимся почти на самом юге Венгрии. Но товары необычайно дороги, тем более для нас, с несчастными двадцатью пятью пенгё в кармане, которые нам выдают раз в десять дней. Иначе можно было бы купить много роскошных вещей.

[…]

Сентеш, 27 июля 1944 г.

[…]

Сегодня подошел срок моей выписки, но, видимо, из-за чрезмерных стараний во время физических упражнений рана опять начала гноиться, поэтому придется остаться тут еще на несколько дней. Мне уже не терпится уехать отсюда, к тому же я опасаюсь, что со временем предписания о новом назначении будут более жесткими и даже исчезнет возможность попасть в резервную армию. Надеюсь, вчерашняя речь Геббельса не возымеет соответствующих последствий и тебя не лишат драгоценных и заслуженных каникул [128] Бёлль имеет в виду речь Геббельса по поводу событий 20 июля 1944 г., в которой тот, в частности, сказал об отправке на фронт резервных дивизий, находящихся на территории Германии, и о формировании вместо них новых частей из новобранцев, которые должны пройти обучение. . Политическое положение тоже очень беспокоит меня, очень хочется еще разок попасть домой и посмотреть, что там у вас. В остальном у меня все отлично, это правда, и я бы уже сегодня с огромной радостью уехал отсюда, а о решении, отправят ли меня в Германию или нет, мне бы, конечно, хотелось узнать заранее, пока еще не вышел приказ, который сделает это решение просто невозможным. […] Да поможет нам Бог!

В этом городе чудесно, народ тут мирный и сметливый, однако постоянно находится под бдительным оком неправедного государства. При виде марширующей в направлении вокзала колонны парней, призванных в армию, сразу понимаешь, что это беднейшие из бедных, босой и оборванный люд; вечерами же по улицам города шляется без дела «лучшая» часть сброда, юные подонки в штатском платье. В Венгрии живут либо бедные, либо богатые; кто богат, тот офицер или штатский, а уж коли ты беден, то непременно солдат; в феодальной системе нет ничего хуже рабского угнетения.

Война все больше приобретает безумные формы; как же мне хочется получить от тебя весточку, но едва я улавливаю в строках твоих писем отзвук последних событий…

Наши каждодневные и еженощные дебаты становятся более взволнованными и жаркими. Нервы у всех окончательно расшатаны. Минуло уже пять с половиной лет, как на меня надели униформу, это мрачные, бесцельно прожитые годы, целый кусок жизни и молодости, лето за летом, осень за осенью, и шесть суровых зим, и шесть сияющих весен. […]

Я полон уверенности и надежды на встречу и всерьез рассчитываю на нее, вот только очень нервничаю и вконец расстроен.

[…]

Сентеш, 28 июля 1944 г.

[…]

Военное положение ужасающе мрачное, так что я уже не лелею надежду попасть в Германию; сегодня врач объявил мне окончательный срок выписки — понедельник; итак, во вторник на командном пункте в Дебрецене решится моя, наша судьба! […] Если мне все-таки удастся попасть в Германию, то конец войны я непременно отпраздную в Метце, долго она уже не продлится — да убережет нас Бог и защитит от большой неразберихи последних месяцев…

Сегодня вечером благодаря предстоящей вскорости выписке мне было разрешено выйти в город, где я чудесно погулял несколько часов; невероятно красивая страна Венгрия, мирная и первозданная в истинном значении этого слова; в городе (35 тысяч жителей) две короткие благоустроенные улицы, все остальные — длинные и скорее напоминают проселочные дороги с невысокими зелеными деревьями и аккуратными, ухоженными канавами; одноэтажные и необычайно опрятные дома построены, как на Востоке, с плоскими крышами; все выглядит довольно мирно, но с оттенком страха, его можно прочесть и в глазах венгерских мужчин; фрукты в этой стране: светло-зеленые стручки сладкого перца, абрикосы и яблоки — кажутся на удивление унылыми и неухоженными; все это полно очарования и своеобразной красоты, но, думаю, и опасно для нас, холодных представителей Запада, потому что мы и вправду холодные.