Георгий Адамович - Письма Г.В.Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931

Дорогая Зинаида Николаевна

Надеюсь, Вы уже в Париже. Как Ваше здоровье и можно ли Вас видеть?

Ваш Г.Адамович

5, rue de l'Avre (XV).

<29 ноября 1928. Почтовая бумага: La Coupole.

Cafe restaurant. Bar americain. 102, Boulevard du Montparnasse, Paris> [328]

Дорогая Зинаида Николаевна.

Начну с полемики о «нравственности» [329]: я не о себе писал, а о других — тут был процесс у Спаржи и некоторое общественное ахание по этому поводу. Вы, может быть, читали — было и в «Ренессансе», кстати, в премерзком тоне! Меж тем, Спаржа внутренне очень чистая и очень честная [330]. Но вот что удивительно: у меня до сих пор не было ни одного друга, о котором бы «что-нибудь не выяснилось». Это длинная и удивительная коллекция. Меня это наводит на горестные размышления. Но мне хотелось бы написать в этом роде «мемуары Мартынова» [331]— с философским послесловием о сущности добродетели. Вы, пожалуй, поморщитесь, что «устарело». Это для меня в Вас непонятно — а иногда отчудительно, как в то воскресение у Вас, очень мне памятное, когда речь шла о смертной казни, и Вы на меня махали рукой, что все это уже разъяснено, опровергнуто и т. д. Ну, оставим.

Предо мной лежит Авортон [332], только что полученный и еще не прочитанный. Перелистав, нахожу, что слишком много божественного, — но это впечатление поверхностное, по именам: все больше Евлогий или Бердяев [333]. Стишок прочел: ужасен, по-моему, второй Раевский, «один танцует вещь», «другой танцует так» [334]. С ним «Корабль» дотанцуется. И еще, в «Лампе» — зачем Вы обижаете Аненнского? Там, мимоходом [335]. Напомню Вам один Ваш афоризм — старый, который я помню 20 лет: «Жестокость оправдывается только любовью», — из «Дневника» [336]. У Вас с Анненским глубинное недоразумение. Вот если «Корабль» еще будет выходить, испросите мне у редактора разрешение на «Воспоминания об Анненском» [337]— вымышленные мемуары, как Платон о Сократе, excusez du peu [338]. Или другое, по божественной части — о конце, об истаивании или увядании христианства: не трактат, конечно, а «грустные заметки», с множеством, увы, увы!», но с нежеланием на этот счет обольщаться [339].

Получили ли Вы Каннегисера? Меня очень позабавила сегодняшняя заметка о книге в «Возрождении», в хронике Ход<���асеви>ча, — с разделением на «статьи» и «заметки». Ну, моя — коротенькая, пусть. Но отчего у Иванова «заметка»? Все это очень миргородское, совсем Ив<���ан> Ив<���анович> и Ив<���ан> Никиф<���орович> [340]. — Читали ли Вы «Евразию» [341]? Адрес Одоевцевой — 13, rue Franclin, (XVI). Напишите ей — она будет довольна. Ее роман имеет успех и «прессу» [342]. Жорж Ив<���анов> пробовал устроить стихи Поплавского в «С<���овременные> Записки», но, кажется, тщетно [343].

Надеюсь, что Вы, наконец, приедете в Париж. Все сроки прошли, и молодежь томится без воскресных чаев! Целую Ваши руки.

Преданный Вам Г. Адамович

5, rue de l'Avre (Paris XV) — это адрес случайный, отельный. Я там не останусь. Но дней 10 еще пробуду. Можно на «Посл<���едние> Новости» — или Кантора (23, Eugene Beanuel. XVI).

<���Декабрь 1928?>

Дорогая Зинаида Николаевна

Наслышавшись об успехе Зеленой Лампы, хочу Вас поздравить. Я не ожидал, что inauguration [344]будет такая блестящая, и даже побаивался, что публика еще не «раскачалась»… Что же зал? Останемся в золоте и бархате Плейель [345]или демократизируемся?

Я приеду 20-22-го. Не устраивайте, пожалуйста, до этого собраний, ни о царе, ни о любви [346]. Как Вам нравятся сербы и как же с «религиозным оправданием парламентаризма»?

Целую почтительно и дружески Ваши руки.

Г. Адамович

<���Адрес в Ницце>

18.11.1929

Дорогая Зинаида Николаевна

Ваше письмо меня повергло в отчаяние! Я никак не ожидал, что Вы оставите спаржу без поддержки и покровительства. Имя Ваше я в списке участников поставил. Если Вы ни за что не хотите или не можете, сообщите мне — пока еще не поздно! Дело в том, что кроме Вас в списке Алданов — он, конечно, «уклонится». Если уклонитесь и Вы — получится свадьба без генералов и вообще плохая [347].

Холода кончились, еврея с Розановым можно отложить, — и я не понимаю, в чем дело [348]. Если Вы хотите «поговорить», я приеду к Вам, когда надо. Пожалуйста, cher maitre et chere madame [349], не отказывайтесь!

Для Лампы я, кажется, уже годен, т<���ак> к<���ак> болеть больше не намерен и сегодня мне лучше. Я к Вам сегодня не пришел, п<���отому> что знаю, как Вы боитесь заразы. Но, кажется, заразы больше нет.

Поэтому пусть Вл<���адимир> Ан<���аньевич> берет зал на любое число [350].

Я сейчас сочиняю статью о Пушкине для «Посл<���едних> новостей» [351]. Если они мне не выбросят дерзости по адресу пушкинистов, надежда на мир с Ходасевичем откладывается еще на десять лет. Я о нем совсем не думал, пока писал, т. е. лично. «Спор принципиальный», но он, конечно, решит, что это шпильки и коварство.

Адрес мой все еще тот же, т<���ак> к<���ак> комнаты я другой не нашел. Целую руки.

Преданный Вам Г.Адамович

<4 марта 1929? Бумага кафе «La Coupole»>

Дорогая Зинаида Николаевна

Я думал вчера, что Вы пойдете в кафэ, и как-то с Вами не простился. Простите, что я Вас напрасно оклеветал: никаких «шпилек» в Вашей речи не было — я просто не понял, а когда прочел — увидел правду.

Но вообще у меня от вчерашнего вечера «осадок» и сомнения, скорей неприятные. Не думайте, что это самолюбие или ощущение полупровала. Но было много народа, и Спаржа рассказывает, что некоторые просили уступить им вход: «Очень хочется послушать»: значит, хотели «хлеба», ну а получили камешек, в теме, в расплывчатости ее — и, пожалуй, в том, что не надо людям говорить о смерти, ни в каких видах и разновидностях ее. А вчера была la soiree de la mort [352]. Лично мне, к полному стыду, это бальзам и «райские звуки». Но общественно возмутительно, и на юбилее Павла Николаевича было лучше [353].

Передайте, пожалуйста, мой поклон Дмитрию Сергеевичу. Его речь для меня обворожительна по самому звуку настолько, что я не знаю, как открыть рот после, — правда!

Целую Ваши руки.

Ваш Г.Адамович

<���Штемпель:?. III.<19>29>

Дорогая Зинаида Николаевна Я говорил с Вишняком. Он очень приветствует тему, вообще полон рвения за интеллигенцию [354], но лично уклоняется. Занят, и вообще «тысяча причин». Разговор был при Алданове. Оба советуют Талина, признавая, однако, что Кулишер [355]ученее. Умнее — не находят, и выходит, что Талин для этой темы «tout qualifie» [356]. Кроме того говорят, что с Кулишером не выйдет: он опоздает на два часа или вызовет оппонента на дуэль, т<���ак> к<���ак> полусумасшедший. С Талиным я не говорил — не знаю, как Вы этот план примете. Оппонентом анти-демократом В<���ишняк> советует Флоровского, хотя это и не блестяще [357]. Лучше — Федотова (Булгакова) с Монпарнасса [358].