Георгий Адамович - Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958)

обычно. Что Ваш Amigo Peseta? Я никак не могу понять, что приятного в том, что нравишься. Для меня, в редких случаях моей практики, это всегда было только неприятностью. Пожалуйста, пишите.

Ваш Г. А.

Manchester

2 марта 1958

Дорогой и бесценный друг Madame

Не может того быть, чтобы я Вам не ответил. Впрочем, не помню. Но en principe [318]— не может быть, ибо отвечаю всегда, да на старости лет стал вообще всем отвечать. Вам тем более и особливо. Вот, теперь у меня даже дружеская переписка с Оцупом [319]. Он мне прислал книжку [320], я написал статейку (Тютчев [321]) — ну, и пошло. Даже Диана шлет поклоны. Он хочет в апреле, когда я буду в Париже, свидеться «посидеть». Боюсь, что опять получатся в море корабли, но вообще-то, «перед тем, как умереть, надо же поговорить» [322]. И со всеми наладить нерушимый мир.

Madame, Ваш испанец лучше, чем я думал. Мне его жаль. Вы его терзаете и наслаждаетесь игрой, а он страдает. Я бы ему все объяснил насчет Вас, «брось, дорогой товарищ, все равно ничего не выйдет». Вот у него были заплатки на коленях, а Вы возмутились: ну, заплатки, — et apres tout? [323]Мне трудно Вам все это сказать как надо, но хоть раз-то погладьте его по голове, «руки на плечи» и так далее. Впрочем, он и самоуверен: «vous etiez heureuse aupres de moi» [324]или что-то вроде. Как это понять? Кстати, лучше вспомните какого-то умного человека: «l’amour est une chose, le bonheur en est une autre» [325]. Очень верно. Процитируйте ему это, в назидание.

Гуль прислал письмо с восторгом по поводу моей статьи о Жорже. Карповичу будто бы тоже очень понравилось [326]. Действительно, не статья, а бонбон. А Водов мне пишет, что Гуль едва ли будет доволен моим отзывом о его «Скифе» [327]. Но этот «Скиф» такая дрянь, что мне было тошно читать, будто как в Рязани одеваются по последней моде и шику. Я выжал из себя все что мог, дабы не ссориться.

А «Н<���ового> журнала» у меня до сих пор нет, и стихов Ваших [328]я поэтому не видел. Вероятно, они послали в Париж, как уже бывало, а консьержка моя книги маринует.

Ну, вот — все. Я в большой меланхолии, pour ainsi dire [329]метафизической, вроде Льва Толстого или Байрона в Греции. Что, зачем, куда, к чему, почему? Да и морщины к тому же сильно усилились, до невероятия, так что «пора, мой друг, пора!». Правда. В Париже бывает суета сует, а тут, при моей монастырской жизни, все яснее. У меня есть две строчки на этот предмет, кстати, хорошие, — о пьянице, который утром приходит в себя:

начинается рассвет.

При Вашей суетной натуре это Вам, конечно, недоступно. Вот, еще раз: не могу понять, какое Вам удовольствие от испанских страстей, буде Вы их не разделяете?

А у Жоржа мне непонятно, что он читает детективные романы. Я не мог дочитать ни одного, никогда. Между прочим, я в статейке выразился, что мы люди очень разные, но вышло, что он лучше меня. А на деле — неизвестно.

Простите, Madame, за радотаж. Я стою у столика, вроде аналоя, как Гоголь, — и пишу стоя, отходить не хочется, ну вот и пишу всякую чушь. Не взыщите, дорогой друг и ангел. Кстати, мой ангел демобилизовался, и я не могу ему домой писать, опасаясь родительских подозрений. Если же poste restante [331], то еще хуже, п<���отому> что он письмо потеряет, его подберут — и получится совсем скандал: почему не домой пишет?! Ну, вот и посудите сами.

До свидания. Если когда-нибудь мы прославимся и письма наши будут изданы, что подумают потомки? Все ведь может случиться, вот Зайцев недавно написал, что я «по звуку» похож на Чехова [332], и я растрогался. М. б., и правда, не совсем болван, хотя скорее — совсем.

Пожалуйста, пишите, и об испанце, и обо всем. Я собираюсь в Париж к 20 марта, так что рассчитайте, куда писать. Жоржу шлю всякие приветы-поклоны, как обычно, только пусть читает Платона, а не Агату Кристи или другой хлам. Кстати, Вы спрашиваете о Sainte-Beuve [333]. Я чрезвычайно обожаю Sainte-Beuve’a, считаю себя его учеником и подражателем, хотя он иногда бывал туп и, например, в Бодлере не понял ничего.

Ваш Г. А.

<���на бланке Манчестерского университета> 11/III-58

Bien chere Madam, отвечаю, как видите, немедленно

Отчего Вы не написали, что с Жоржем? «Еще неизвестно». Но голова, печень, живот — что? И сколько он пробудет в больнице? Я вижу, что Вы взволнованы, и очень сочувствую.

Теперь о делах.

На что именно нужны деньги? Для лечения сейчас или для переезда в другое место, совсем из этого дома? Я понимаю, что деньги нужны всегда и для всего, но надо же объяснить другим, а другие насчет денег тупы или притворяются тупыми.

Сделать подписку в газете — бессмысленно, да и едва ли Вейнбаум согласится. Они именно сейчас делают сбор на Лит<���ературный> фонд, как раз для помощи писателям, и, значит, отдельные случаи включаются в общие. Собрали уже около 10 т<���ысяч> долларов и соберут еще. Подписка о Жорже отдельно, даже если Вы Вейнбаума уломаете, кроме клянчания и позора ничего не даст, т. е. даст гроши. Недавно собирали на Гребенщикова, у которого удар, — и собрали что-то позорное (30 долл<���аров>, кажется). Вы скажете — это на Жоржа, но в Америке Гребенщиков — Лев Толстой. Еще был случай с женой Зайцева, тоже удар. Им Вейнбаум написал: «только через Фонд», и Фонд им помогает, т. к. она больна до сих пор.

Так вот: если деньги нужны для лечения, то пишите Вейнбауму (Марк Ефимович) и Полякову, а я напишу обоим, кроме того, от себя, хотя они просили никогда ни за кого не «заступаться». Но я напишу, что случай исключительный. Сейчас в Фонде есть деньги, больше, чем бывало.

Если Вы хотите переехать из Hyeres, то куда? Если жить частной жизнью, скажем, в Париже, то никакой подписки, никакого Фонда на это не хватит, и то, что Вы пишете о «позоре эмиграции», ничего не поможет. Да, позор эмиграции, но эмиграция предпочитает быть опозоренной, а денежки попридержать, если понимаете, душка! Но вот другое: если Вы хотите еще раз попытаться переехать в дом под Парижем, то пришлите мне какую-нибудь attestation или вроде от главного иерского доктора, и я еще раз поеду к Долгополову, попытаюсь его уговорить. Может быть, он наконец размякнет. Еще совет: напишите Вере Н<���иколаевне> Буниной, расскажите, спросите, как быть, — она маг и волшебник по части сборов, хотя сильно сдала. Если я ей скажу, будет не то: Вы — психолог, сами знаете, что когда человека просят прямо, то действует иначе, чем через другого.

Вот единственное, что мне приходит в голову. Не думайте, что я от чего— либо уклоняюсь: нет, я заранее на все согласен, но согласен на то, что может дать результат, а не на бессмыслицу. А главное — Вам ведь не 20 дол<���ларов> нужно, а побольше и надолго. По-моему, лучше — еще раз подействовать на Долгополова. Кстати, в Gagny нет Кровопускова, он умер, м. б., там теперь было бы легче… (Но вот соображение a cote [334]: как же будет с Amigo, если бы Вы уехали? И хватит ли Вашей бессердечности его оставить?!)