Николай Эрдман - Письма: Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг.[с комментариями и предисловием Виталия Вульфа]

Лина.

2 июня

Пожалуйста, напиши мне о пароходах. В Москве я узнала, что пароходы Севторгфлота ходят через каждые десять дней, в июле пароходы идут 6, 16, 26-го; мне нужно знать, есть ли какие-нибудь другие рейсы. В Ленинград я уеду немного позднее, чем все: у меня спектакль 20 июня, и я выезжаю из Москвы только 19 числа. Жить буду в «Астории» — все как в прошлом году. Елка шлет тебе нежный привет, она завтра именинница, она видит тебя во сне и жалеет, что так долго не видит тебя наяву. Идет дождь, небо серое, хмуро и очень грустно! Обнимаю ласково и нежно!

Лина.

23/VI-34 г.

Еще раз пишу Тебе то же самое, что писал в предыдущих письмах. Никакого расписания пароходного движения не существует — вернее, существует, но не исполняется. Пароходы отправляются из Красноярска в Енисейск и из Енисейска в Красноярск через промежутки от 4 до 14 дней. Поэтому установить день Твоего отъезда за столько времени вперед совершенно невозможно. Как только я узнаю о первых пароходах, которые пойдут из Енисейска в Красноярск и из Красноярска ко мне после 15-го июля, я немедленно телеграфирую.

Целую Тебя, прекрасная. Наверное, это последние поцелуи, которые я отправляю Тебе по почте.

Николай.

Что сказать о десяти днях, проведенных в Енисейске?..

Там впервые у нас с Николаем был свой дом... Мы были счастливы..

19 августа

Вновь открытки. Страшно. Я несчастна, милый!

Лина

20 августа

Дни и ночи мучаюсь, волнуюсь: как ты? как зуб? какая температура? Жду Красноярска, чтобы бежать за телеграммой. Сменяются пристани, плывут бесконечные леса, дождь сменяет солнце, время неумолимо. Что же это? Что же это? Во мне все сжалось в комок. Слышу скрип твоей кровати, пение ребят под окнами, звук твоего голоса, твои шаги... Вижу твой последний взгляд, твою обвязанную голову, твои сандальки. Жизнь моя, любовь моя, родной. Хочется бежать, плыть назад. Благодарю за надпись на книжке, она помогает мне сейчас и будет источником моей силы и твердости. Как страшно писать «целую». Все благодарности Н.Р., телеграфируй о здоровье в Москву. Еще раз целую тебя, милый!

Лина.

21 августа

Вчера долго стояли, грузили дрова. Смотрела на енисейский закат, потом на луну. Старалась быть сильной, мужественной. Сегодня серый, хмурый день, и Красноярск уже не далеко. Еду я прилично, хотя и без каюты, но это небольшое лишение. Две старушки и парнишка, с которыми меня познакомил Н.Р., поят меня чаем, покупают ягоды и занимают незамысловатыми рассказами. Думаю без конца, но этого не напишешь, — если бы ты увидел мое лицо, ты бы все понял. Жду красноярской телеграммы. Не будете же вы с Н.Р. ложно успокаивать меня. С ума можно сойти от дум и волнений! Целую тебя, моя единственная радость. Выздоравливай и береги себя впредь. У меня еще ничего не укладывается в голове, я знаю только, что мы все равно вместе. Целую твои руки.

Лина.

21 августа

Собираюсь ложиться спать. Хозяйка гихловской дамочки [10] С этой женщиной — сотрудницей ГИХЛа (Государственного издательства художественной литературы) — А. Степанова познакомилась в Енисейске, где работал ее муж. приняла меня очень любезно и радушно. Сейчас одиннадцать часов, всю вторую половину дня (пароход пришел в три часа дни) я налаживала железнодорожные знакомства, к концу дня мне это удалось, и обещания у меня есть. Может быть, завтра удастся уехать. Конечно, у меня все с осложнениями (как всегда): около Читы размыло пути и поезда застряли, проскочило только три или четыре, на них-то и надо умудриться попасть. Как только бросила вещи, побежала за телеграммой... О здоровье ни слова. Что же ты, милый? Неужели тебе хуже? Замучилась от тревог и предположений. Прочла написанное, ничего не укладывается в слова. У меня горит электричество, я сижу одна, слышу паровозные гудки, думаю о тебе, не понимаю будущего и чувствую тяжесть настоящего. Часы бьют три, я просидела за этими строками четыре часа, а они ничего не говорят. Как тяжело не знать, здоров ли ты, но знать, что пароход 26-го уйдет обратно в Енисейск. Обещаю быть сильной и настойчивой и в жизни, и в своем искусстве. Прости, что пишу, — я такая, какая есть. Сейчас ты для меня все. Целую.

Лина.

22 августа

Только что вернулась с вокзала за вещами и сейчас же еду назад. Вечером придет поезд, ночью другой, на один из них надо попасть (обещают посадить). Устала от дум. Москва пугает, и мысли путаются. Здоров ли ты, радость моя? Пиши почаще мне записочки о твоих днях. Мне очень трудно, милый! Надо ехать. Покидая Красноярск, покидаю последнюю енисейскую пристань, последнюю сумасшедшую мечту на возвращение. До свидания, любовь моя, жизнь моя! Будь здоров, любимый, целую тебя.

Лина.

23 августа

Сижу на платформе с билетом в руке и жду курьерского поезда. Сейчас половина пятого утра, и, может быть, твоя длинноногая сейчас снится тебе. Я верю, что снится. Потому что она с таким отчаянием покидает Красноярск, с таким отчаянием смотрит на высокие берега Енисея, которые видны отсюда, на розовое от восхода солнца небо, твое небо или наше небо, потому что оно было таким, когда мы возвращались от грузин. Нет, это не может не долететь до тебя. Тихо, тихо обнимаю тебя. Ты, наверное, уже привык к моему исчезновению, а я все еще уезжаю от тебя. Спи спокойно, счастье мое. Целую тебя без конца. Подошел поезд, с билетом пришлось возиться (доплачивать) и открытку не успела опустить в Красноярске. Сейчас утро, на первой станции брошу.

Лина.

23 августа

Мне повезло: еду маньчжурским «люксом», состоящим из четырех международных вагонов; мое место в двухместном купе. Пребывание в Красноярске и доставание билета были не из приятных, но это позади. Мой спутник по купе сел вместе со мной в Красноярске. Он оказался горным инженером, пробывшим целый год где-то около Диксона. Он сияет от удовольствия, восхищается рестораном (правда, прекрасным) и не умолкает ни на минуту. Одним словом, еду я прекрасно и стараюсь взять себя в руки, чтобы спокойной приехать в Москву. Здоров ли, написал ли мне хоть строчку? Не забывай меня, я всегда с тобой. Очень целую.

Лина.

24 августа

Сейчас три часа, значит, у тебя семь. Если ты здоров, то, наверное, сражаешься в волейбол. Надеюсь, что в ответ на эту открытку ты похвастаешься визитом к зубному врачу. Мелькают станции, скоро Рыжикины края, Тюмень. Надо бы написать ему, но нет сил. Мысли грустные, сердце болит, и физиономия в зеркале выглядит неважно. Не ругай меня за отчаянные открытки, за мучительную боль разлуки — кому мне пожаловаться, как не тебе. Ничего, я еще буду сильной и бодрой. Желаю тебе хорошо работать и обещаю тебе тоже. Я с тобой всегда, всеми мыслями и делами. Не забывай моих поцелуев и не изменяй им.