Георгий Адамович - «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)

А положение с рукописью такое.

В свое время я отнес ее в LUF, где она была передана Pierre Emmanuel'ю [105] Эммануэль (Emmanuel) Пьер (наст. имя Noel Mathieu; 1916–1984) — французский поэт, журналист, общественный деятель. , «литер<���атурному> директору». У него как раз случилась язва в желудке (хотя это человек совсем молодой), и он уехал из Парижа. Вернулся он с неделю тому назад, «surcharge» [106] перегруженный (фр.). всякими запущенными делами. Сегодня я у него был. Он встретил меня какой-то неясной болтовней: с одной стороны — комплименты и восторги по поводу Вашей книги, с другой — толки о том, что у них программа издательства наполнена на годы вперед, что издатель Egloff недоволен количеством взятых рукописей, что он не может «ангажироваться» и т. д. В ходе разговора я что-то о Вашем диалоге сказал, т. е. сослался на какую-то сделанную Вами цитату. Он улыбнулся — «tiens!» [107] вот как! (фр.). , — достал из одного из бесчисленных ящиков Вашу рукопись, стал перелистывать — и на добрых четверть часа погрузился в чтение. У меня создалось впечатление, — и едва ли я ошибся, — что он читает рукопись в первый раз и никакого понятия о ней не имеет. Подтверждает мое предположение то, что после этой четверти часа он попросил меня рукопись ему оставить и сказал, что он ее «перечтет», подумает и т. д. На этом мы расстались. Через несколько дней я должен ему телефонировать — он обещал дать ответ.

Вот, дорогой Марк Александрович, полный и точный отчет о Вашем деле. Простите за проволочку, но я тут ни при чем — как не могу принять ответственность и за «рассеянность» или не знаю, как это назвать, Пьера Эмманюэля. В этом издательстве нет lecteur’а [108] чтеца (фр.). , он все допреж читает сам, и, по-видимому, читает кое-как, а то и не читает вовсе. Между прочим, в первой части нашей беседы он назвал мне имя издателя Flamenc [109] Вероятно, Адамович записал неверно, такого издателя во Франции не было. (кажется, пишется так) и сказал, что, по его мнению, книгу следует предложить ему. Quen pensez vous? [110] Что Вы об этом думаете? (фр.). — если с LUF’ом так ничего и не выйдет.

Когда Вы уезжаете в Америку и будете ли скоро в Париже? Крепко жму Вашу руку и шлю низкий поклон Татьяне Марковне.

Ваш Г. Адамович

14 av. Fragonard 24/IX-48

Дорогой Марк Александрович

Вы, конечно, сами понимаете, как мне неприятно и неловко просить у Вас денег взаймы.

Не можете ли Вы одолжить мне 2000 fr. до начала будущего месяца? Я перед отъездом в Париж продам кое-какую мебель и отдам без «отсрочек». А сейчас у меня всякие медицинские расходы для сестры, et je suis tres embete [111] и я весь в заботах (фр.). . Если бы не крайность, поверьте — я не стал бы просить.

Сегодня часов в 6 вечера я приду в Grande Taverne, где мы были третьего дня. Может быть, Вы там будете? Раньше 6 ч<���асов> у них, вероятно, будет закрыто из-за забастовки. Но может быть, и нет, не знаю точно — в газетах насчет cafe ничего нет.

Простите, дорогой Марк Александрович, что еще раз надоедаю Вам.

Ваш Г. Адамович

Дорогой Георгий Викторович.

Моя сестра написала нам, что Вы прочли превосходный доклад [112] 11 января 1949 г. в помещении Российского музыкального общества за границей состоялась устроенная Объединением русских писателей и поэтов публичная лекция Г.В. Адамовича «Перечитывая Толстого и Достоевского». . Сообщила к слову, что Вы два раза цитировали меня: о «Войне и мире», чему я чрезвычайно рад, и о том, что «Хаджи-Мурат» «последняя прекрасная вещь в русской литературе». Вероятно, моя сестра не совсем правильно передала Ваши слова: я говорил, что это последний великий роман в русской литературе. Я предполагаю (и надеюсь), что Ваш доклад будет полностью напечатан в «Р<���усских> новостях»? [113] Статья Адамовича с таким названием в «Русских новостях» опубликована не была. Возможно, именно суждения, изложенные в лекции, легли в основу нескольких фрагментов «Комментариев», в частности «Толстой и Достоевский…» и «Перечитываю — в который раз! — Достоевского.», опубликованных много позже в журнале (Адамович Г. Table talk // Новый журнал. 1961. № 66. С. 87–88). Во всяком случае, слова Алданова о «Хаджи-Мурате» Адамович привел именно в «Комментариях», правда, еще позже и в иной версии: «Великая русская литература кончилась на “Хаджи-Мурате’..» (Адамович Г. Оправдание черновиков // Новый журнал. 1965. № 81. С. 79). Если так, то очень прошу либо внести эту «поправку», либо, еще лучше, эту цитату из нашего разговора в статье выпустить. Я уверен, что Иван Алексеевич за себя обиделся бы. А Вы знаете, что он серьезно болен, и я избегаю всячески всего того, что могло бы его волновать: Вам известно, как я его люблю. Да и Вы тоже очень его любите.

Отчего же Вы, несмотря на Ваше обещание, так к нам больше и не зашли! Мы были очень огорчены. Не собираетесь ли опять в Ниццу? Не скажу, чтобы здесь было так хорошо, но я теперь как старый князь Болконский: везде плохо, но уж лучше всего этот уголок в диванной, за пианино [114] Речь идет об эпизоде романа Л.Н. Толстого (Война и мир. Т. 3. Ч. 2. III), в котором мучимый бессонницей князь Н.А. Болконский выбирал, где попытаться заснуть: «Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все-таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут» (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1940. Т. 11. С. 109). .

Шлем Вам самый сердечный привет.

Это письмо, конечно, «конфиденциально».

21 янв<���аря> 1949 53, rue de Ponthieu Paris 8e

Дорогой Марк Александрович

Спасибо за письмо. Я был очень рад получить его.

Любовь Александровна <���Полонская>, очевидно, не совсем точно передала мои слова о «Хаджи-Мурате». Я привел Ваше мнение: «это последняя великая вещь в русской литературе». Хорошо помню, что сказал именно «великая», а не «прекрасная» — и в качестве комментария добавил, что были вещи, может быть, и не хуже написанные, но не в этом дело… Должен признаться, что немножко уклонился от истины, сказав, что Вы говорили об этом в присутствии Бунина, который будто бы немедленно и без всякой обиды с Вами согласился [115] Опубликованный позже фрагмент «Комментариев» Адамовича начинался именно с этого вымышленного эпизода: «Алданов однажды сказал в присутствии Бунина: “Великая русская литература кончилась на ‘Хаджи-Мурате’…” Бунин покачал головой, поворчал: “Что-то, Марк Александрович, стали вы чересчур строги! Были и после Толстого неплохие писатели!” — но мне показалось, что ворчит он скорее так, для виду, чтобы не сразу сдаться, а на деле с Алдановым согласен» (Адамович Г. Оправдание черновиков // Новый журнал. 1965. № 81. С. 79). . Но это — из области фантазии, по-моему правдоподобной. И для Бунина, мне кажется, скорей выгодной (т. е. рисующей его в хорошем свете), чем отрицательной, — правда? Впрочем, по рассказу В. Микулич, Лесков десять лет помнил, что она сказала ему «простите, вы все-таки не Толстой» [116] В. Микулич (Лидия Ивановна Веселитская; 1857–1936) пришла к Лескову познакомиться в январе 1893 г., начав знакомство словами: «Я знаю, что Вы больны и что Вы любите Льва Николаевича, и я пришла к Вам» (Микулич В. Встречи с писателями: Лев Толстой. Достоевский. Н. Лесков. Всеволод Гаршин. Л., 1929. С. 270). , и сердился ужасно, хотя и старался уверить ее, что сердится только от ее предположения, будто он может себя и Толстого сравнивать. Но Ваши слова о «Хаджи-Мурате» имеют, по-моему, не тот смысл. Я, во всяком случае, представил их так, что на Т<���олстом> кончился «золотой век русской литературы», а замечательные писатели и были, и еще будут.