Георгий Адамович - «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)

Ваш Г. Адамович

Дорогой Георгий Викторович.

Сердечно Вас благодарим за внимание и участие. Простите, что делаю это только теперь: мое выздоровление идет медленно, кое-что еще не в порядке, вдобавок совершенно не сплю (много, если два часа в сутки), хотя почти каждый день принимаю снотворное Соннериль. Так будто бы бывает всегда после этой операции. Но, конечно, худшее уже позади. Обещанной мне врачами и не-врачами «радости жизни», «обновления организма» и т. д. пока не вижу. Надеюсь, что все это еще будет. Вчера все же в первый раз зашел в кофейню.

А как Вы? По Вашему письму, Вы должны через десять дней приехать в Ниццу. Я уже сообщил об этом Сабанееву. И он, и мы с Татьяной Марковной чрезвычайно этому рады. Надеюсь, приезжаете надолго, правда?

Еще раз спасибо. Оба шлем Вам самый сердечный привет и самые лучшие наши пожелания. А что писательский съезд? Меня в клинике навестил Вейнбаум и между прочим сообщил, что никакого съезда не будет. Я забыл у него узнать, откуда это ему так твердо известно. Вера Николаевна писала мне, напротив, что в Скрибе [451]идут совещания. Кто же в них участвует?

Nice

17/IX-55

Дорогой Марк Александрович

Спасибо, что вспомнили и написали из Милана [452].

К сожалению, я Вас не дождусь в Ницце, т. к. уезжаю завтра, в воскресенье. Очень жалко, но надо ехать.

Шлю Татьяне Марковне и Вам самые искренние пожелания. Будьте благополучны и здоровы. С радостью и вполне чистосердечно хочу сказать, что у Вас у обоих был в последнее время отличный вид. Надеюсь видеть Вас в Париже, осенью или зимой, а пока крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

104, Ladybarn Road Manchester 14 12/Х-55

Дорогой Марк Александрович

Шлю Татьяне Марковне и Вам привет и поклон из Манчестера, неожиданно ставшего похожим на Ниццу: тепло, синее небо, солнце — даже не верится!

Как Вы живете? Как здоровье и настроение? В Париже я слышал от нескольких человек, что Чех<���овское> изд<���ательст>во деньги действительно получило, — и порадовался за Вас: в таком случае Ваш финансовый срок «2 года» продлится еще на год — или два. Но Вы, верно, знаете лучше меня, верны ли эти слухи. Из Нью-Йорка я получил два или три письма, но без упоминания о делах Чех<���овского> изд<���ательст>ва. А нашлась ли наконец рукопись, посланная Вами Вредену?

В Париже я провел две недели, довольно скучно. Очень был рад узнать, что моя книга не только не «раздражила» Зайцева (как уверяла Вера Ник<���олаевна>) но даже будто бы ему понравилась. Ремизов тоже доволен, хотя с оговорками. Зато Набоков, по сведениям Терапиано, «рвет и мечет». Не знаю почему: из-за характера ли книги вообще или из-за главы о нем. Ничего обидного для него лично, по-моему, в книге нет.

С отсутствием имени Зурова Вера Ник<���олаевна> примирилась, узнав от меня, что глава о Набокове включена по ультиматуму покойника Вредена. («Я так и думала».)

Простите, что пишу о себе. Но это наполовину и о других.

Любовь Александровна <���Полонская> ждет Вас и Татьяну Марковну в Париже. Я раньше Рождества туда не попаду, а Рождество далеко.

До свидания, дорогой Марк Александрович. Кланяйтесь Ницце. Как в «Бригадире»: «тело мое находится там-то, но душа принадлежит короне французской» [453].

Ваш Г. Адамович

Дорогой Георгий Викторович.

Оба искренно Вас благодарим за память. Рады были Вашему письму.

Рукописи мои нашлись, я их еще не получил из Америки, но мне пишут, что, по-видимому, не хватает только страниц тридцати. Нашлась и рукопись английского перевода «Ульмской ночи», сделанного Вреденом. Он перевел по своей инициативе и на свой риск. При его связях он, вероятно, нашел бы издателя и для этого тяжелого произведения, но без него я не найду. Не знаете ли Вы чего-либо о британских университетских издательствах, издают ли они новые книги такого содержания? Не помню, кто издал книгу об исторической философии «Войны и мира» Берлина [454]. Кажется, какое-то университетское издательство? Очень жаль, что покойный Вреден не начал с «Бреда» или «Повести о смерти» (к ним он и не приступил), — а их было бы устроить легче. Один из этих романов переведет на свой риск Кирилл Зиновьев (Fitzlyon) [455], — говорят, он превосходный переводчик. Английская газета писала, что его переводы Достоевского «лучше подлинника». Вы, верно, его знаете. Теперь я ищу в С<���оединенных> Штатах литературного агента, — при Вредене было не нужно, он не только сам переводил, но и сам все мое устраивал.

О Чеховском издательстве все оказалось выдумкой. Кускова прислала мне письмо к ней Карповича, написанное неделю тому назад. Это ведь тут — «первоисточник» (она в курсе всего). Он сообщает, что у Чеховского издательства осталось денег на четыре месяца, а у «Нового журнала» на три, а шансов на получение денег от Фордовского комитета чрезвычайно мало. Мозли даже ему не пишет об этом. Карпович надеется, что «Новый журнал» (который, как Вы знаете, тоже получал деньги от Фордовской организации) будет все же выходить дальше в меньшем размере, без платных служащих, без квартиры и при сокращенном вдвое гонораре авторов. Так что напрасно Вы за меня радовались: не похоже на «поправку дел».

Я и думал, что Зайцев будет очень доволен главой о нем в Вашей книге. О Ремизове этого не думал. И очень удивлен тем, что Вы пишете о Набокове, — откуда Терапиано это знает?

Сегодня французские газеты сообщили, что наиболее вероятными кандидатами на Нобелевскую премию в этом году считаются исландец Лэкснесс («полукоммунист», — я его не читал) и Шолохов [456]. А кого называют в Англии?

Вы пишете, что Манчестер теперь похож на Ниццу. Зато Ницца стала похожа на Манчестер: целый день дождь.

У нас нового ничего. Здоровье у обоих только сносное, настроение очень скверное. Еще не скоро отправимся в Париж. Много работаю над этим романом из эпохи начала 20-го века. А если и напишу (много, очень много времени уйдет), то где его печатать? [457]Как продается Ваша книга? Александрова на этот вопрос всегда отвечает, а прежде называла даже цифры продажи. Теперь они счета не подводят, — верно, с горя. Прежде для каждого автора каждый месяц вели счет продаж.

Пишите, дорогой Георгий Викторович. И примите наш самый сердечный дружеский привет.

Разумеется, Екатерина Дмитриевна <���Кускова> мне отроду не писала о Буниной: «не обращайте внимания на эту сумасшедшую старуху»!!! Не писала даже ничего хоть сколько-нибудь похожего. И не могла написать: она сама относится к Вере Николаевне очень хорошо и знает, как отношусь я. А за последние 6–8 месяцев мы с Кусковой в письмах имени Буниной и вообще не упоминали.