Георгий Адамович - «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)

Наконец, третье — о Г.В. Иванове. Скажу откровенно, вопрос о нем меня смущает. Вы знаете, что с Ивановым я дружен, и дружен давно, хотя в 39 году почти разошелся с ним [35] Подробнее об их взаимоотношениях см.: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (1955–1958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее: Ист. альманах. 21. М.; СПб., 1997. С. 391–502; То же: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-х гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов / Сост., предисл. и примеч. О.А. Коростелева. М., 2008. С. 449–552. . Я считаю его человеком с такой путаницей в голове, что на его суждения не стоит обращать внимания. Сейчас его суждения самые ортодоксальные. Но прошлое не таково. Я был бы искренно рад, если бы Вы послали ему хоть десять посылок, но дать то ручательство, которое Вам нужно, не могу. Писать мне это Вам тяжело. Но Вы просите меня «не подвести фонда», и по всему тону Вашего письма я чувствую, что не имею права отнестись к поставленному Вами вопросу легкомысленно. Пусть официальной причиной моего отказа дать гарантию останется общее мое нежелание их давать. Остальное — строго между нами. Не скрою от Вас, что мне было бы неприятно, если бы о нашей переписке по этому поводу узнал сам Иванов. Он истолковал бы мое поведение как недоброжелательство. А недоброжелательства нет. Но я не могу в отношении Вас — и при моем уважении к Вам — поступить иначе. Кстати, Роговский мне только что рассказал, что на совещании у Долгополова Иванову было в выдаче посылки отказано на том основании, что он состоял членом сургучевского союза писателей [36] Сургучевским союзом называли писательскую организацию, действовавшую во время Второй мировой войны в Германии и в оккупированной зоне Франции. Осенью 1940 г. инициативная группа в лице И.Д. Сургучева, Н.Н. Брешко-Брешковского, Г.А. Мейера, Б.И. Ивинского, В.И. Горянского и др. приступила к созданию нового Объединения русских деятелей литературы и искусства (См.: Новое слово. 1940. 20 октября). 10 ноября новая организация начала действовать, председателем объединения был избран князь А.Л. Церетели, а председателем сразу двух секций — писателей и журналистов, — а также драматической стал И.Д. Сургучев. После войны участие в этом объединении антифашистски настроенные эмигранты часто рассматривали как коллаборантство. . К сожалению, я думаю, что такой факт, всем, к тому же, известный, делает все гарантии ненужными и недействительными. Если Вы принимаете во внимание раскаяние и понимаете — дело, конечно, другое. Но, судя по Вашему письму, в Нью-Йорке настроения не таковы. (Мне сейчас приходит в голову: не возникла ли у Вас мысль о гарантиях только в связи с мнимым «негодованием»? Нужны ли они, если негодования нет, и так ли страшны ошибки?)

К сожалению, письмо мое сегодня только деловое. Спасибо большое за ответ насчет рассказов Ставрова. Спасибо и за желание узнать мое мнение о «Истоках» [37] Речь идет об очередном отрывке романа Алданова «Истоки», печатавшегося в «Новом журнале» на протяжении четырех лет (1943. № 4. С. 90–173; 1943. № 6. С. 11–121; 1944. № 7. С. 44–137; № 8. С. 52–153; № 9. С. 69–154; 1945. № 10. С. 51–132; № 11. С. 69–154; 1946. № 12. С. 48–114; № 13. С. 53–112), а затем вышедшего отдельным двухтомным изданием (P.: YMCA-Press, 1950). . Я их еще не читал — и «Нового журнала» не видал. Надеюсь вскоре прочесть и жду этого с нетерпением. А в том, что «рецензии ни к чему», я согласен с Вами совершенно, и чем больше рецензий сочиняю (именно сочиняю), тем сильнее чувствую, какой это вздор.

До свидания, дорогой Марк Александрович. Примите мой самый сердечный привет и передайте мои лучшие пожелания Татьяне Марковне. Еще раз благодарю Вас за память, внимание и доброе отношение.

Преданный Вам

Г. Адамович

P.S. Вы спрашиваете о моих переездах. До конца сентября я в Ницце. А потом в Париже, но где там буду жить, не знаю.

Written in russian

21/IX-45

Nice

14 av. Fragonard

Дорогой Марк Александрович

Пишу Вам сегодня по делу, схожему с теми, о которых писал в прошлый раз.

У меня сейчас гостит Ставров. Он взволнован дошедшими до него слухами, будто в Нью-Йорке в список «сомнительных» включено и его имя. В связи с этим он озабочен тем, что на письмо, которое он послал Вам весной, и, кажется, на рукопись до сих пор нет от Вас ответа. Ему кажется это не случайным — и он думает, что Вы не хотите с ним общаться.

Будьте так добры, дорогой Марк Александрович, сообщите мне конфиденциально, так ли это? Даю Вам слово, что ответ Ваш знать буду лишь я один. В Нью-Йорке, насколько мне известно, ходят слухи часто и вздорные. По роду деятельности Ставрова обвинить могли и его (как, кажется, обвинили Вейдле — человека чистого [38] Чем занимался во время войны П.С. Ставров, неизвестно. В.В. Вейдле продолжал консультировать по вопросам искусства и антиквариата. ). Ставрова я знаю прекрасно, знал и во время оккупации — и в безупречности его поведения уверен. Но, как я писал Вам уже, сейчас есть люди больные, которые выдают за реальность свои галлюцинации.

Простите, если надоедаю Вам. Кстати, меня продолжает смущать то, что я написал Вам о Г. Иванове. Не знаю, был ли я прав. У меня к нему отношение, как было у бедной З.Н. Гиппиус к Блоку, — помните: «общественно» или «необщественно» [39] В воспоминаниях З.Н. Гиппиус есть рассказ о встрече с Блоком в трамвае после того, как тот написал «Двенадцать»: «Подымаю глаза. Блок. Лицо под фуражкой какой-то (именно фуражка была — не шляпа) длинное, сохлое, желтое, темное. — Подадите ли вы мне руку? Медленные слова, так же с усилием произносимые, такие же тяжелые. Я протягиваю ему руку и говорю: — Лично — да. Только лично. Не общественно» (Гиппиус З.Н. Мой лунный друг // Окно. 1923. № 1. С. 150). ? А лично у меня чувство такое, что надо бы устроить торжественное чаепитие и в слезах и лобызаниях забыть общие грехи. (Без капли лести, Вы для меня единственный человек — плюс М.Л. Кантор [40] Кантор Михаил Львович (1884–1970) — поэт, литературный критик, юрист; с 1919 г. в эмиграции в Ревеле, с 1921 г. в Берлине, с 1923 г. в Париже, секретарь редакции (1923–1926), затем редактор «Звена». Вместе с Адамовичем редактировал журнал «Встречи» (1934) и составлял антологию «Якорь» (1936). — у которого я не могу даже в воображении заподозрить греха). Крепко жму Вашу руку и жду ответ.

Ваш Г. Адамович

Дорогой Георгий Викторович.

Получил Ваше письмо от 21 сентября. Хочу успокоить Вас насчет Ставрова. Не скрою, слухи о нем ходили здесь еще в ту пору, когда письма из Франции не приходили. Кто-то из уехавших сюда до оккупации что-то говорил. Как Вы, вероятно, правильно предполагаете, это могло быть связано с родом его деятельности. Но когда оккупация кончилась и стали приходить письма, то выяснилось, что ни в чем конкретном его никто не обвинял. А со слухами мы, естественно, не очень считаемся. Наш Литературный фонд давно отправляет ему продовольственные посылки, и это должно было бы его вполне успокоить: людям, сочувствовавшим немцам, мы посылок не отправляем. Что до меня, то я вначале, правда, «воздерживался в сомнении», — как вначале и фонд. Однако и с самого начала я плохо верил, что он мог сочувствовать немцам. Как Вы знаете, я его рассказы давно передал проф. Карповичу с отзывом в пользу принятия их в «Новый журнал». Не очень давно, хотя и задолго до получения Вашего письма, я написал Ставрову: поблагодарил его за «Встречи» [41] «Встреча» (Париж, 1945) — литературный сборник, выпускавшийся Объединением русских писателей во Франции. Ко времени написания письма вышел первый номер в июле 1945 г. и готовился второй, появившийся в ноябре 1945 г. и оказавшийся последним. П.С. Ставров с декабря 1944 г. был председателем объединения и, по-видимому, послал первый номер Алданову, приглашая к сотрудничеству. , сообщил, что знал об его рассказах, и т. д. Разве он не получил этого моего письма?