Дария Беляева - И восходит луна

Она спешно покинула комнату. Пока она ничего не могла думать о том, что увидела. Грайс открыла следующую дверь. Здесь все было по-другому, но так же странно. Комната игрушек. Грайс увидела железную дорогу, где голубой и желтый поезда столкнулись друг с другом, и игрушечная платформа оказалась залита чем-то липким, красным. Грайс нагнулась и потрогала субстанцию пальцем - это оказался джем. Грайс видела фарфоровых кукол с разбитыми личиками и вырванными глазами. Еще она кукольный домик, каждая стена в котором была раскрашена в другой цвет. Части человеческих фигурок были запрятаны в разных комнатах.

На полу валялись детские кубики, их грани так же были выкрашены в разные, по-детски нежные или ребячливо-яркие цвета. На каждой грани Грайс видела рисунки. Грайс взяла один из кубиков: лезвие, изуродованные детские ботиночки, красно-белая мятная палочка, глаз с тянущимися за ним сосудами и нервами.

На втором кубике были нарисованы лимон, полные, алые женские губы, зуб и белый кролик с четырьмя голубыми глазами. На третьем - женские половые органы, шоколадная плитка, корабль, какие изображают на марках и бабочка.

Все происходящее было таким странным, будто и не существовало вовсе, будто Грайс снился причудливый сон, о котором она непременно захотела бы рассказать психотерапевту.

Маленькие цветочки, словно сыпь, распространялись по розовым стенам. Все здесь менялось, поняла Грайс. Стоило ей отвернуться, причудливые игрушки меняли свое положение, будто играли сами в себя. Этот подвижный мир еще больше увеличил сходство реальности со сном. Грайс захотелось заплакать оттого, что ей показалось - она сходит с ума.

В этот момент Грайс услышала голос Кайстофера:

- Девяносто восемь, девяносто девять, сто. Кто не спрятался, я не виноват!

Грайс выскользнула из комнаты. Ей вовсе не хотелось там оставаться. И чтобы ее нашел ее же муж почему-то тоже. Впрочем, как раз последний факт был вполне понятен. Грайс скользнула за следующую дверь, прижалась к ней спиной. Сердце билось часто-часто. Комната, в которой оказалась Грайс, была почти нормальной. Она несколько пародийно воспроизводила антураж викторианского чаепития. Высокие чайнички с изогнутыми носами, фарфоровые чашечки, молочницы и сахарницы, в хаосе нагроможденные на стол, пирожные и печенья невероятно ярких цветов, серебряные ложечки, валяющиеся на полу. Со стен на нее смотрели глаза бесчисленных насекомых, которые замерли за стеклом, в рамках. Грайс принялась пододвигать стулья, чтобы запереть дверь. Ручку здесь подпереть было нельзя, и Грайс решила подвинуть стол. Некоторое время она безуспешно боролась с ним, а потом услышала шаги. Вжавшись в угол, Грайс замерла.

- Где ты, моя конфетка? - пропел он. Грайс старалась даже не дышать. Она содрала ногти, и теперь на белой скатерти красовались пятна ее крови. Это казалось ей невероятно, обездвиживающе жутким, будто часть ее навсегда останется в этом чудовищном мире, если здесь прольется хоть капля ее крови.

Грайс с трудом удавалось вернуть себе осознание того, что она все еще в Нэй-Йарке, это всего лишь сорок третий этаж ее нового дома. Ничего особенного. Не иной мир.

А потом Грайс увидела, что свет будто искажается, из ниоткуда возникали и гасли радуги, контуры предметов плыли, и пространство расширялось и сужалось по своему усмотрению, плевав на естественные законы, мир трепетал. Грайс никогда прежде не видела, чтобы с самой тканью реальности творились такие вещи. Грайс вытянула руку вперед, и вены на ее бледных руках, казалось тоже двигались, потом ей почудилось, что под кожей двигаются крохотные жучки.

Он замер у входа в комнату, она чувствовала, как его ботинки поскрипывают по полу.

- Вот я тебя и нашел! Ты теперь моя, я тебя нашел!

Грайс молчала.

- Почему ты не хочешь просто выйти отсюда? Игра закончилась! Мы будем играть во что-нибудь другое. Поиграем в доктора, да?

А потом Грайс увидела, как стулья, дверь, кусок стены, оплывают, будто плохо приготовленное желе или воск с горящей свечи. Грайс затошнило, все перехватило внутри, будто взлетал самолет. А потом вошел он. Он был - трепещущее сердце хаоса. Вокруг него искажалось все, но сам он был беспредельно ясный - весь в белом, в белоснежном, он был - сахар и кровь. На нем был костюм тройка, блестящие, лакированные белые ботинки, и единственным цветным пятном в его образе были красные, клоунские носки. Грайс узнавала его и совершенно не узнавала. По костяшкам его пальцев путешествовали два игральных кубика.

- Боги играют в кости, - сказал он. - У меня заныли кости, значит жди дурного гостя. Так в чьи кости играют боги, конфетка?

Он вытянул руку, и кубики пошли вверх, а не вниз, как приказывал им закон всемирного тяготения. Они замерли на кончиках его пальцев.

- Что здесь происходит? - выдохнула Грайс.

- Все, - сказал он. Кайстофер подбросил кости вверх и вытянул руку, чтобы их поймать. Грайс видела, как точки на грани сменяются почти неразличимыми знаками, буквами, иероглифами, схематическими рисунками. Наконец, кости оказались на ладони Кайстофера. Одна из них превратилась в кубик сахара, а вторая демонстрировала маленькую, хорошо прорисованную осу.

Кайстофер положил кусок сахара под язык. Он неразборчиво сказал:

- Извини.

Грайс услышала жужжание. Из чайника поднимались на прозрачных, трепещущих в неверном свету, крылышках, керамические осы. На их длинных брюшках были нарисованы цветы, стеклянные черные глаза смотрели вперед. Осы были живыми, они не были искусственными, сделанными, это были настоящие существа, неестественные и неправильные, и в то же время удивительно красивые. Грайс заметила серебряные жала. Подняв голову, Грайс увидела, что все насекомые, казавшиеся засушенными еще пару минут назад, бились теперь о тонкие стекла рамок. Грайс схватила со стола одну из тарелок, будто щит. Керамические осы ринулись к ней, и она принялась защищаться. Жала входили в ее тело, и это было больно, будто они впрыскивали в нее еще иголок. Некоторых ос Грайс разбивала, некоторые вонзались в нее и падали замертво. Кайстофер смотрел, на лице его застыла улыбка, выражающая вежливое любопытство, он будто слушал ее интересный рассказ о приключении, которое произошло давным-давно. Рой ос вокруг нее становилось все больше.

- Кайстофер!

Он ждал. Грайс боролась с осами. В них не было никакого яда, но укусы были очень болезненными. Грайс с остервенением давила ос ногами, отмахивалась от них, забыв обо всем, что происходит, о том, где она вообще. А потом ее поймали. Кайстофер крепко держал ее за талию, будто решил вступить в танец, который она танцевала.

- Отпусти!

Она наступила ему на ногу, а он схватил ее за подбородок. Разжав ей челюсть, он втолкнул Грайс в рот еще одну керамическую осу. Во рту она, как конфета, растаяла молочно-клубничной сладостью, одновременно ужалив Грайс в язык. Невыносимая боль смешалась с потрясающим вкусом конфеты, какой Грайс не пробовала прежде. А потом и со вкусом ее собственной крови из пораненного языка. Кайстофер ее поцеловал. Грайс целовалась с собственным мужем, и все же ей казалось, что она изменяла ему - так сильно этот Кайстофер был непохож на того, которого она знала.