Дария Беляева - И восходит луна

- Это моя основная драма.

- Ну, если ты такая скучная, то просто не мешай мне.

Как она умудрялась говорить так спокойно? Она ведь могла умереть через пару часов, но голос ее был свежим и бодрым, как если бы она, отлично выспавшись, готовилась провести весь день на теплом пляже, у кромки лучшего на свете моря. Грайс молчала, слушая ее мерное дыхание, чередовавшееся со звуком разбивающихся капель ее крови. Постоянное гудение аппарата было почти незаметным, шло по самому краю сознания.

Грайс сказала:

- Я родилась и выросла в семье культистов. Мои мама и папа всегда любили Дом Хаоса больше, чем меня и моих сестер. Я была вроде как совершенно одинока, но при этом меня никогда не оставляли в покое. Я участвовала во всех этих глупостях - мессы, "Книги восходов и закатов", жертвоприношения зверушек, собрания верующих, просмотры шоу телепроповедников из Нэй-Йарка. Вся моя жизнь вращалась вокруг культа, но я не была этим, я не была частью этого, я хотела быть больше, чем это.

Маделин молчала и слушала, что было для нее вовсе не характерно. Грайс вдруг почувствовала комок в горле, который побуждал ее рассказывать, никогда прежде она не ощущала ничего такого, будто что-то проталкивало слова через ее глотку.

- Никто не возлагал на меня никаких надежд, у меня не было склонности к работе с людьми, которой обычно посвящают себя члены культа Дома Хаоса, я не любила мессы и ритуалы, меня пугали истории о богах, казнящих кого-то, я не понимала всего этого глобального Стокгольмского синдрома вокруг богов. Почему они живут с этим? Что заставляет их проповедовать верность богам? Почему им не кажутся чудовищными все эти истории? У меня не было ответа на все эти вопросы. Даже так: ни на один вопрос никакого ответа. Я просто жила в этом, позволяла запирать себя в темной комнате на время месячных, отказывалась от еды в полнолуние, бичевала себя и пророчествовала вместе с сестрами на праздниках - это было частью моей жизни. А потом я пошла в школу, и там все было по-другому. Другие люди после работы приходили и смотрели телевизор вместе со своими детишками, ехали в кафе, пить сверхсладкие молочные коктейли с растительными жирами или гуляли в парке. Там были другие дети, с велосипедами, конфетами, живущие в высоких домах без месяца над ними, играющие в компьютерные игры, одевающиеся в любые цвета. И я совершенно не знала, как с ними быть.

Грайс показалось, что Маделин засмеется - прямо сейчас. Но Маделин молчала. Грайс подумала, что ей стало плохо, но Маделин дышала размеренно и спокойно. Она что, слушала? Впервые Грайс слушал кто-то, кроме ее психотерапевта.

- У меня перед глазами был Ноар. Мы учились в одном классе. Он будто забывал о том, кто он, переступая школьный порог. Ему все удавалось, все его любили, никто не смотрел на него, как на прокаженного. Он был капитаном футбольной команды, у него были друзья, а я была заучкой с последней парты, которая может спрятаться от мира только за сальными волосами и факультативами. Понимаешь? Я была полной противоположностью Ноара. Я была неудачницей. И это всегда то, кто я есть. Я сбежала, самым позорным образом, сразу после выпускного. А они едва это заметили - у них не было насчет меня никаких надежд. Я никогда, никому не была нужна. Я всюду лишняя. Я даже сама себе - лишняя. У меня никогда не было желания сильнее, чем чтобы меня никогда не было.

Грайс замолчала. Теперь ей было все равно, слушает ее Маделин или нет.

- А знаешь, что самое забавное? Что я на самом деле в себе ненавижу? Никакая я не несчастная барышня, страдающая от застарелых травм. Ничего со мной не было такого, что могло бы повредить мою хрупкую психику. Я страдала ни от чего, я страдала, и не могла остановиться. Вот за что я себя ненавижу! Грайси - слабачка, Грайси и не достойна лучшего, потому что не заслужила этого. Грайси ломается от ветра, Грайси ни в чем никогда не уверена, Грайси не может стать близкой никому, потому что боится людей, Грайси ненавидит свою семью, Грайси ненавидит себя, Грайси чокнутая, но, самое главное, самое мое любимое - у малышки Грайси нет для этого ни малейшего повода! Она выдумала себе миллион страданий, у нее миллион проблем, но она не имеет на них права. Она просто слабачка, и особенно - сейчас, когда говорит об этом.

Грайс и не заметила, когда начала говорить о себе в третьем лице. Она замерла. Маделин не реагировала.

- Ты жива?! Ты в порядке?

Маделин некоторое время не отвечала, потом сонным голосом выдавила из себя:

- Да. Я хорошо себя чувствую.

Она заснула, поняла Грайс. Никто не слушал ее. Грайс впервые заставила себя говорить, открыла о себе даже больше, чем когда-либо открывала психотерапевту. И все это будучи привязанной к больничной койке в неведомом ей здании, истекая кровью на пару с любимой брата своего мужа.

Было чем гордиться.

Грайс почувствовала, как усталость плещется в ней, переполняет ее, и ей стало очень легко. Грайс ощущала, как из нее уходит кровь, но дело было не в этом. Высказав все это, все эти глупости, она опустела, как будто все силы враз покинули ее.

- Спокойной ночи, - пробормотала Грайс. Глаза закрывались, и она слушала, как мерно гудит прибор, который мог спасти Маделин и мог убить ее.

Интересно, сквозь подбирающийся сон подумала Грайс, а где сейчас Кайстофер?

Обнаружил он, что ее нет или ему сказали? Он переживает? Он придет за ней?

- Спокойной ночи, - некоторое время спустя ответила Маделин. - Только сейчас день.

Она добавила что-то еще, но конец ее фразы потонул в темноте.

Грайс очнулась все с тем же металлическим привкусом во рту. Только теперь он принес с собой боль. Лайзбет стояла над ней, внимательно изучая лицо Грайс.

- Что происходит? - спросила Грайс, язык заплетался, слова путались, менялись местами. Грайс поморщилась. Аппарат, перегонявший ее кровь, был наполнен. Грайс с удивлением обнаружила, что может двигать головой. Ремень на ее шее был расстегнут.

- Ты хочешь отпустить нас? - прошептала Грайс. Перед глазами плыли круги, сменяя друг друга в разноцветной карусели. Как в парке аттракционов, подумала Грайс и расслабленно улыбнулась. Она обернулась к Маделин, и сердце у нее перехватило. Одна из диких девочек отстегивала Маделин, а другая держала автомат у ее головы.

- Одно движение, - сказала Лайзбет. - И мы выпустим ей мозги сейчас. Если будете хорошими девочками, возьмем вас на праздник. Госпожа хотела увидеть вас и сама испытать твою кровь. Перережет шлюхе горло.

Последние слова Лайзбет протянула почти мечтательно. Грайс задрожала. Она смотрела на Маделин, та явно была еще жива - ее грудь мерно вздымалась, она спала сном младенца. Стоило Грайс дернуться как-то не так, и этот сон никогда не прервется.