Генрих Боровик - Пролог (Часть 1)

Уже в Нью-Йорк — по пути в Вашингтон — из Массачусетса придёт не сто, а почти двести человек. А на митинге в Центральном парке будет присутствовать тысяча.

Пастор Абернети, небольшого роста, плотный человек, похожий скорее на добродушного отца дружного семейства (а он и является таким), чем на пламенного трибуна, обращается к собравшимся:

— Они сделают всё, чтобы остановить, нас!

— Это правда! Это правда, брат! — вторит ему толпа.

— Они сделают все; чтобы вернуть нас назад!

— Это правда! Это правда, брат!

— Они сделают все, чтобы спровоцировать беспорядки. Но мы пойдем на Вашингтон. Мы будем стоять там до тех пор, пока стены нищеты не начнут расти вниз. И это будет нашим последним мирным маршем, нашей последней мирной попыткой помочь беднякам в нашей самой богатой в мире стране. Если же мирный марш не поможет…

— Это правда! Это правда, брат!

200 пришельцев с севера ночевали в Нью-Йорке, в бывших солдатских казармах. А утром следующего дня они шли вдоль улиц негритянского и испанского Гарлемов — мужчины, женщины, дети — и пели:

Люди сходят с тротуара. Идут по мостовой — квартал, два. Но некоторые дойдут до Вашингтона.

Из Нью-Йорка вышло уже не 200 человек, а 800. Восемьсот очень разных людей. И старики и молодёжь. Женщины с детьми в колясках, и с детьми на руках, и с ребятами, цепляющимися за платье.

Это очень непросто — марш на Вашингтон. Ведь марш — не только автобусы. Отсчитано пять миль пешком в Бостоне, ещё пять в Провиденсе, десять — в громадном Нью-Йорке, четыре — в Ньюарке, ещё четыре в Трентоне. Это немало — особенно для старых ног. И особенно для людей, которым некуда будет вернуться после марша, чтобы отдохнуть.

И все же они двигаются. И когда, покидая автобусы, идут по улицам очередного города, поют: «Я никому не позволю повернуть меня назад». Все поют. И ещё кричат: «Мы будем ходить по улицам Вашингтона, пока не получим, чего хотим и в чём нуждаемся, или пока не развалятся стены Капитолия». Это не стихи. Но они кричат эти слова хором. И после каждой фразы повторяют своё:

— Это правда! Это правда, брат!

В Елизабетвиле полиция отказалась сопровождать караван и показывать ему дорогу. Более того, полиция заявила, что караван должен двигаться по улицам, соблюдая полицейские правила и останавливаюсь на красный свет светофора. Уловка была очень простой, но могла стать вполне эффективной. Во-первых, водители не знали дороги. Во-вторых, остановки на красный свет означали, что через полчаса караван будет разбит на части, они будут отрезаны друг от друга и собрать их будет почти невозможно, караван развалится. Полицию долго убеждали, что так делать нельзя, это противозаконно. Полиция стояла на своём. Тогда организаторы каравана, посовещавшись, приняли тоже очень простое, но, как оказалось, очень эффективное решение — плюнуть на полицию, плюнуть на светофоры, регулировать движение своими силами. Так проследовали они через Елизабетвиль. Полиция не решилась пойти на открытый конфликт.

Тринадцатого они шли по Трентону. Шли не только по бедняцким районам. Шли по районам буржуазным.

И снова:

— Это правда! Это правда, брат!

На них смотрели из окон. Переговаривались. Перешептывались. Но никто не двинулся с места.

А в Бостоне я слышал, как Абернети говорил: «Доктор Кинг превратил проблемы бедных в проблемы всего народа».

Роберт Террел, корреспондент из «Нью-Йорк пост», забежал на минуту в какое-то кафе, чтобы позвонить по телефону в редакцию. Не заметив его, за столиком продолжали разговор двое белых посетителей: «Ты посмотри на этих мау-мау [2] Так звали кенийских партизан, боровшихся за освобождение Кении от колонизаторов. . Ты только взгляни на них. Пусть убираются обратно в Африку! А вон, смотри, и белая сука с ними! Обрить бы их всех наголо да вон из города!»

— Белые и чёрные вместе! Белые и чёрные вместе! — пели в это время люди, шедшие по улице.

Их уж не двести. И не тысяча. В северо-восточном караване уже около двух тысяч человек. Это уже не родник, не ручей. Это уже поток.

Координатор северо-восточного каравана — священник Джеймс Орандж. Это человек почти двухметрового роста. Вес и голос у него соответствующие.

— Если мы не добьемся в Вашингтоне чего хотим, мы пойдем к ООН, — кричит он, и мощный голос его слышен всем. — А после ООН мы пойдём на Уоллстрит и прихлопнем его!

— Это правда! Это правда, брат!

— Они говорят, будто мы ведем расистскую кампанию. Но мы ведем кампанию для всех бедных людей — чёрных, белых, мексиканцев, пуэрториканцев, индейцев. Все бедные, независимо от цвета кожи или расы, должны идти с нами. И мы их приветствуем!

— Это правда! Это правда, брат!

По-английски рефрен каравана звучит так: «That’s true! That’s true, brother!» Будто четыре глухих медленных удара в большой барабан и два быстрых удара — в малый. Чуть синкопированный ритм этой фразы стал ритмом каравана.

Сегодня, 14 мая, они пришли в Филадельфию. В пятницу будут в Вашингтоне.

Там уже поблескивают на солнце лезвия штыков.

— Это правда! Это правда, брат!

И вот — Вашингтон. Палаточный «Город воскрешения» между памятниками Линкольну и Джорджу Вашингтону заселяется мечтателями.

Репортёр наклоняется к старику, сидящему возле палатки:

— Откуда пришел, старик?

— Тот качает головой:

— Я здесь, чтобы разговаривать с Линдоном Джонсоном, а не с тобой. Мне нельзя терять время.

В этих словах кусочек веры, мечты: стоит договориться с президентом — и не станет голода и нищеты. Но это и ирония над самим собой. И настороженное отношение к прессе.

Некоторые газеты здесь пишут, что люди, пришедшие в Вашингтон, уже хотят уходить домой. Что у организаторов похода бедноты уже нет денег, а платить предстоит ещё за очень многое. Действительно, денег не хватает. Ох как не хватает. Но насчёт того, чтобы уходить? Пока ещё — нет.

Вчера в «Городе воскрешения» был митинг, в котором участвовало несколько сот его первых поселенцев.

— Все, кто хочет возвращаться домой, поднимите руки, — попросил председатель.

Только одна рука поднялась над головами собравшихся.

— Мы едины?

— Да, мы едины!

Трудно движутся караваны, но движутся.

Для того чтобы попасть на двенадцатый этаж здания Федерального суда в Бостоне, где открылся процесс над доктором Бенджамином Споком и его четырьмя друзьями, надо пройти мимо доски объявлений с надписью: «Разыскиваются…» И под этим словом — фотографии преступников: фас, профиль. Ограбление банка. Огрубление почты. Похищение ребенка. Убийство. Ещё убийство… И в самом центре — человек с закрытыми глазами, в вечернем, костюме при бабочке. «Разыскивается за убийство доктора Мартина Лютера Кинга».