Генрих Боровик - Пролог (Часть 1)

Мы проехали несколько раз мимо бывшей резиденции Депю, но ничего особенного не заметили. Только один раз дёрнулись занавески в окне второго этажа. В нас никто не стрелял и, по всей вероятности, никто не целился.

На долгий звонок в доме ветеринара никто не отозвался. На энергичный стук — тоже. У Депю, по нашим сведениям, оставались в городе жена и двое взрослых сыновей. Но то ли их не было в тот момент дома, то ли они не захотели откликаться.

В состоянии некоторого разочарования — что же, вот так и уезжать из Норборна несолоно хлебавши? — мы подъехали к бензозаправочной станции.

Ещё для милого моему сердцу мистера Адамса из «Одноэтажной Америки» газолиновая станция была первейшим местом сбора информации. Он и Бекки обычно получали там все необходимые сведения — и о дороге, и о погоде; и о жизни вообще.

Во время путешествий по Америке я убедился, что с бензоколонкой в этом смысле могут сравниться лишь два места: небольшое придорожное кафе и парикмахерская. Но согласитесь, что возможности посещения кафе и парикмахерских все-таки весьма ограничены. Так что газолиновая станция со времен «Одноэтажной Америки» остается вне конкуренции.

На этот раз мне даже не пришлось завязывать разговор. Он завязался сам. Заправщик в синем форменном комбинезоне покосился на нью-йоркский номер нашей машины, затем, протирая лобовое стекло, — на фотоаппаратуру на переднем сиденье и спросил с некоторым, как мне показалось, вызовом:

— Значит, из Нью-Йорка?

— Да.

— Журналист?

— Журналист.

Он открыл капот машины и, обмотав руку тряпкой, начал осторожно откручивать пробку радиатора. Сморщив лицо и отвернув его от возможного горячего радиаторного гейзера, спросил:

— Ну, и как там у вас в Нью-Йорке?

— Да все так как-то, — ответствовал я в стиле, классиков и тут же решил, что пора перехватывать инициативу. — А у вас как?

— А что ж у нас. Мы люди маленькие. Живем тихо, незаметно. Не то что вы там в Нью-Йорке — бурлите.

В его словах слышалась явная ирония, если не в наш адрес, то, во всяком случае, в адрес Нью-Йорка.

— Ну, положим, вы здесь, в Норборне, тоже не главные тихони на земле. Кое-что и мы о вас слышали.

Он отвинтил крышечки на аккумуляторе и проверил уровень электролита. И сейчас, поднеся к гл-азам металлический прут, смотрел на него внимательно, как провизор на мензурку, определяя, сколько в картере масла. И так, глядя на прут, тихо, без нажима сказал:

— Придёт день — и не такое услышите.

Разговор определённо начинал мне нравиться.

— Какой же это день вы имеете в виду?

Вместо ответа он показал глазами на металлический прут:

— Не хватает четверти галона масла. Какое вам залить?

Я сказал. Служитель сходил в домик за консервной банкой масла, всадил в неё металлический носик и сунул его в воронку. Только выполнив все эти служебные функции, вернулся к интересовавшей меня теме разговора:

— Да уж такой день, который нужен.

Я спросил напрямик.

— Тот ДЕНЬ, о котором говорил Депю?

— А хотя бы и так, — ответил газолинщик и добавил тихо и торжественно, будто произносил речь на похоронах: — НАШ ДЕНЬ.

— Когда же он придёт?

— Когда придут коммунисты.

— А скоро, по-вашему, это случится?

— Они уже идут, — сказал газолинщик мрачно.

Честно говоря, я подумал, что владелец газолиновой станции намекает на нас. Но из последующих объяснений понял, что наш собеседник говорил о другом.

— Коммунисты не обязательно будут высаживать здесь десант, — пояснил газолинщик, глядя на меня свысока, как на несмышлёныша. — Они действуют изнутри, через предателей. Коммунисты не посмеют совершить вторжение в Соединённые Штаты, если только им не будет послано специальное приглашение от их людей внутри страны.

Он стоял передо мной, сложив руки на груди и перекатывая башмаком камешек. На другой стороне улицы из окна магазина е портрета смотрел на нас Джордж Уоллес, кандидат в президенты США.

— Когда это станет ясно? — спросил я.

Мой собеседник сильно потер темя ладонью. И посмотрел на меня колюче:

— Ну вот, например, когда правительство решит отдать все наши вооружённые силы в распоряжение ООН.

— А. что, есть симптомы? — поинтересовался я.

— А вы что же думаете, мы не разбираемся в политике? — ответил он вопросом на вопрос. — Вы что ж думаете, только вы в Нью-Йорке всё понимаете? Ничего, мы тоже кое в чём разбираемся. Маленькие городки — это великая сила. Мы будем точно знать, когда настанет время.

— Но почему именно ООН вы считаете главной опасностью?

— Потому что ООН — это коммунисты. У Тан — коммунист, это совершенно точно известно. Знаете наш лозунг — Соединённые Штаты — да! Объединённые, Нации — нет!

— Нy хорошо. Предположим. Но ведь у вас есть правительство. У вас есть министр обороны. И есть президент

Газолинщик помолчал. Что-то обдумывал. Может быть, решал — ответить мне или промолчать. Но, как видно, решил ответить.

— У нас нет президента, — сказал он с мрачным вызовом. — Делами Белого дома правит русский посол.

— Кто?!!

— Русский посол, — повторил он убеждённо. — Не знаю, уж какая там у него фамилия.

— Ну а министр обороны?

— То же самое А Макнамара был просто членом коммунистической партии.

— Но что вас заставляет думать так?

— Да уж кое-что заставляет.

— Моим читателям будет интересно узнать факты.

— Скажите своим читателям, что факты есть. Просто ещё не пришло время их выкладывать.

— Почему же?

— Уж есть причины.

Он говорил так уверенно, что не будь я немного знаком с взаимоотношениями Белого дома и советского посольства, то, честное слово, подумал бы: а и вправду, не знает ли газолинщик что-то такое эдакое…

Он выписал мне счет за обслуживание и протянул, считая, видимо, разговор законченным. Но мне никак, понятно, не хотелось отставать от него. Уж очень это было интересно — говорить с минитменом, знающим толк в политике.

— Ну и что же вы собираетесь здесь, в Норборне, делать с ООН? — спросил я.

— Сделаем всё, что нужно, — сказал он уверенно, с подчеркнутой сухостью. — Сами увидите.

— Вооружённое выступление?

— Это уж как получится. Может быть, и так.

— Кто же даст сигнал?

Он посмотрел на меня с сожалением: ну что тебе, нью-йоркский щелкопёр, понять здесь! Ни черта ты здесь не разберёшься. Эти слова я прочёл на тёмных стёклах его очков, они прошли там непрерывней строчкой, как световые новости на Таймс-сквере в Нью-Йорке. Но ответил он терпеливо:

— Никто не может сказать ничего определённого. Вот представьте себе — вы ненавидите соседа. Всё в нём ненавидите — его самого, его жену, его детей, даже его лошадь ненавидите. Разве вы скажете себе: «Ну всё, в четверг я его прикончу»? Нет. Это копится в вас, пока не переполнит до краёв. Тогда вы либо уезжаете к чертям в другое место, либо берёте в руки нож. И тут уж вас ничто не остановит…