Генрик Сенкевич - Поездка в Афины

На половине дороге оливковый лесок кажется также осыпанным пеплом. А над всем этим — лазурь без облачка, не такая густая как в Италии, зато, как я уже упоминал, во сто раз более лучезарная. Земля — точно разорванная чьей-то рукой. Скалы выветриваются, осыпаются и разрушаются. Всё это придаёт окрестности вид руин и пустыни. Но всё-таки хорошо… Ей к лицу и эта тишина, и дряхлость, сонные оливковые рощицы и бесплодные скалы.

Главная дорога идёт до железнодорожного вокзала, лежащего в конце улицы Гермеса; но, не доезжая до города, мы повёртываем вправо и выезжаем на бульвар, обсаженный перечными деревьями. Наше внимание привлекает отвесная скала с рядом желтоватых колонн, соединённых выщербленными архитравами. Всё это, румяное под лучами зари, с необычайной ясностью и красотой рисуется на фоне голубого неба, — не особенно большое по размеру, но великое из великих по гармонии, — просто-напросто божественное. Драгоман, сидящий на козлах, повёртывается к нам и говорит:

— Акрополь!

Ближе к нам, на Керамике, возвышается храм Тезея, лучше всего сохранившийся изо всех памятников древнего мира. Потом что ни шаг, то какие-нибудь остатки: пелазгийские стены, скала Пникса, пещера Сократа и другие пещеры, глядящие из скал на дневной свет своими тёмными пастями. Под самою горой меньший горный хребет заслоняет линию Парфенона, — зато открывается вид на целый хаос руин Одеона Ирода и театра Бахуса. Глаз бежит с одного места на другое, воображение работает, желая воскресить угасшую жизнь, мысль не может охватить всего, и поневоле ограничиваешься простым восприятием впечатлений. Чувствуешь только, что сюда действительно сто́ит приехать, что тут не будешь бегло осматривать развалины с Бедекером в руках и со страстным желанием в душе поскорее возвратиться в отель. Но экипаж быстро проезжает мимо этих полубожественных скал и вдруг мы оказываемся в новом городе, в новых Афинах.

Поговорим сначала о нём, прежде чем возвратимся в Акрополь.

Я приехал сюда, так привыкший к восточной грязи, в особенности к грязи Стамбула, которая превышает силу нерв человека, что испытал самое приятное разочарование. Прежде всего, неправда, что в Афинах столько увидишь зелени, сколько тебе подадут салату к обеду. Может быть потому, что во всей стране её мало, город напряг все усилия, чтобы свои площади и улицы осенить деревьями. Я въехал в город мимо Акрополя и Олимпиона, по Панэллинскому бульвару, который представлялся сплошною зелёною лентой. Перечные деревья, с ярко-зелёными, изящными листьями, напоминают плакучие ивы и придают бульвару какой-то весенний вид. Повсюду сады, а в садах пальмы, чёрные дубы, кактусы и алоэ. Правда, всё это покрыто серою пылью, несущеюся сюда от скал и от развалин, точно эти покойники хотели сказать всякому живому существу: «земля еси и в землю пойдёши», — но я здесь можно найти и тень, и прохладу. Главные улицы города широкие, дома большие, ослепительной белизны, богато выложенные мрамором, который до сих пор добывают из обнажённых боков Пентеликона. Постройки здесь не лишены ни красоты, ни лёгкости, — исключение представляет только королевский дворец. Стены его тоже из пентеликонского мрамора, но стиль тяжёлый, казарменный, и дворец не только не украшает главной площади Конституции, но прямо портит её. Правда, за дворцом, с одной его стороны, разбит действительно великолепный королевский сад, но зато спереди тянется настоящая песчаная пустыня вплоть до городского сквера. Чтобы ничто не нарушало впечатления пустыни, на ней стоят огромные пальмы, стройные, ярко выделяющиеся на сером фоне песка. Как бы то ни было, но Афины город чистый и совсем европейский, только созидающийся под влиянием легко понимаемых соображений, по образцу старинной греческой архитектуры, и это придаёт ему великолепный вид. Повсюду попадаются колонны дорические, ионические и коринфские, фризы, которые начал делать человек и доделало солнце. Университет, а в особенности академия изящных искусств своими гармоничными формами напоминают великолепные греческие храмы.

Возле портика возвышаются две колонны из пентеликонского мрамора, с золочёными абаками. На одной стоит гигантская Афина-Паллада, со шлемом на голове и с луком в руках, на другой — такой же гигантский Аполлон с лирой. Ночью, при свете луны, мрамор этих статуй кажется светло-зелёным и настолько волшебно-лёгким, будто они готовы отделиться от земли. Может быть специалист архитектор нашёл бы какие-нибудь недостатки в фасаде этих зданий, но, как бы то ни было, они составляют одну из самых красивейших декораций города, какие мне приходилось видеть.

Самую богатую часть города, то есть прилегающую к площади Конституции и королевскому дворцу, затем Панэллинский бульвар, бульвар Университетский, улицу Стадион и многие другие вплоть до площади Согласия, застроили богатые греки, живущие в Стамбульском Фанаре, Одессе, Марселе и других портовых городах. Эти люди, при врождённой грекам способности к торговле, нажили себе миллионы, но, надо отдать им справедливость, не променяли на них свой греческий дух. Одесский или марсельский дисконтёр, который мог бы считать себя потомком Мильтиада и указать на Марафон, потомком Леонида и указать на Фермопилы, потомком Фидия или Апеллеса и призвать в свидетели развалины Акрополя, — имел за собою то, чего не купишь ни за какие деньги. И вот, благодаря этому славному прошлому и памяти о нём, в Афины стекались миллионы изо всех стран, среди диких ущелий прокладывались железные дороги и шоссе, в городах, населённых дикими паликарами, возникли школы, а на развалинах старых Афин — новые Афины.

Здешние купцы и торговцы поселились преимущественно вдоль улицы Гермеса, который, как известно, ещё во время Зевса был покровителем купечества. Вообще, вся нижняя часть города, к Гаре и Керамике, находится под его патронатом. Здесь и базар, напоминающий другие восточные базары; здесь роится подвижная толпа, размахивающая руками так сильно и болтающая так громко, будто желает оглушить всякого проходящего. Жизнь и торговля идут на улицах, как вообще в восточных городах; вечером, когда дневной жар спадёт немного, движение ещё более усиливается. Лавки открыты до поздней ночи. Яркие огни газовых фонарей освещают склады товаров, великолепных овощей и цветов.

Впрочем с четырёх часов дня народ высыпает и на улицы более богатой части города. Стадион, на котором я живу, — модное место прогулок; на тротуарах его трудно протолкаться, а по середине улицы тянутся экипажи один за другим. Женщин вообще меньше, чем мужчин, в особенности между пешими. Может быть это остатки восточных влияний, а может быть обычай запирать женщин в домах возник и укрепился ещё со времён турецкого владычества, когда молодой женщине небезопасно было попадаться на глаза бим-пашей и беев. Красивых женских лиц мало. Типы скорее армянские, чем греческие. Времена Фрин и Лаис давно прошли и ни один ареопаг не оправдал бы теперешней гречанки по милости её красоты. Я читал, что жительницы Мегары и древней Лаконии, а также и некоторых островов, сохранили до сих нор древний тип эллинской красоты, но в Мегаре я этого не заметил, а на берегах Эврота, а также на островах, не был.