Эрих Ремарк - Эпизоды за письменным столом

В ту пору не было ничего необычного в поспешных военных свадьбах и помолвках — такие события вполне вписывались в настроение всеобщего подъема. После первого минутного потрясения Аннетта быстро привыкла к этой мысли — просто пришла к выводу, что оказаться первой замужней дамой в классе весьма приятно. И ей очень нравился этот молодой офицер с мужественной внешностью, в которого превратился мечтательный Герхард из ее детства, а больше ничего, в сущности, и не требовалось. Ее родители — состоятельные и доброжелательные люди, к тому же большие патриоты, дали свое согласие на свадьбу и даже были рады — ведь свадьба давала повод устроить большой праздник.

Торжество началось в полдень. А во второй половине дня, во время свадебной трапезы, пришел специальный выпуск газеты, сообщавший о новой большой победе на Восточном фронте. Отец Герхарда велел купить и принести в зал все вышедшие газеты и вслух читал собравшимся за столом сообщения с театра боевых действий. Десять тысяч русских взяты в плен! Свадебные гости с жаром выражали восторг. Произносились речи, распевались патриотические песни, и Герхард в своем сером мундире казался олицетворением идеалов, которыми все упивались.

Священник пожал ему руку, учитель потрепал по плечу, отец пожелал ему вновь с такой же целеустремленностью биться с врагами, и все присутствующие столпились вокруг Герхарда, чтобы чокнуться и выпить с ним за «победу, славу и счастье в бою». Герхард, который стал лишь еще мрачнее и молчаливее, после этого вдруг вскочил со своего места, схватил бокал и, пока все общество сидело вокруг стола в немом ожидании, с такой силой стукнул им по столу, что тот разлетелся вдребезги.

— Вы… — выдавил он, — вы… — И добавил, переводя взгляд темных горящих глаз с одного на другого: — Да что вы об этом знаете?

И вышел.

В тот вечер и всю ночь он взволнованно говорил с Аннеттой, словно хотел удержать нечто, что ускальзывало от него. Он говорил о юности, о цели в жизни, о жизни вообще. И все это время он говорил только о ней — тем не менее ей казалось, что он имел в виду вовсе не ее.

На следующий вечер он возвращался на фронт. Но весь тот день он старался остаться наедине с Аннеттой. Он был как в бреду. Не хотел больше никого видеть, только бродить с ней по площадям и паркам, сидеть с ней на лугу у реки, пока не пришло время ехать. Он казался ей странным, и она даже чуть-чуть его побаивалась. Прощаясь, он крепко обнял ее и говорил что-то так быстро и сбивчиво, словно многое не успел сказать и сделать. Потом на ходу вскочил в уже тронувшийся поезд.

Через четыре недели он погиб, и Аннетта в свои семнадцать лет стала вдовой.

Война продолжалась, и годы становились все более кровожадными, пока наконец в городке не осталось почти ни одного дома, где бы не носили траур, и судьба Аннетты, о которой поначалу жители часто говорили между собой, поблекла по сравнению с еще более тяжкой участью тех семей, где погибли и отец, и сыновья. Да она и сама мало-помалу стала забывать о постигшем ее горе. Она была слишком молода, и тех нескольких дней, которые они с Герхардом прожили вместе, ей не хватило, чтобы почувствовать его своим супругом. Для нее он оставался другом юности, который погиб на войне, — как и многие другие.

Однако было заметно, что теперь в ее характере появилась некоторая замкнутость. С прежними подружками ее теперь, в сущности, ничего больше не связывало — она ощущала себя уже не такой юной. Но, с другой стороны, она считала, что и к взрослым вроде бы не относится — для них она была слишком молода. Так и получилось, что она и сама не очень-то понимала, как ей себя вести. Слишком много всего произошло и слишком быстро миновало.

Но события последних лет войны не оставляли ей времени для раздумий. Она добровольно работала с утра до ночи младшей сестрой милосердия в одной из больниц. Водоворот времени ворвался в жизнь всех и поглотил каждого в отдельности.

Потом пришло перемирие, за ним революция, ряд путчей, кошмар инфляции — и наконец, когда все это миновало и Аннетта пришла в себя, она даже удивилась, обнаружив, что стала двадцатипятилетней женщиной, причем жизнь ее отнюдь ничем не обогатилась. Ибо о Герхарде она теперь почти не вспоминала.

Вскоре скончались ее родители. Ее благосостояние понизилось до такой степени, что Аннетта возблагодарила судьбу, когда ей удалось получить место сестры милосердия в одном из городов на севере Германии. Спустя несколько месяцев она познакомилась с мужчиной, который начал ухаживать за ней и хотел на ней жениться. Сначала она не решалась, но со временем он ей понравился, и был назначен день свадьбы.

Теперь ей следовало бы почувствовать себя по-настоящему счастливой, но ее точило какое-то беспокойство. Что-то в душе — она сама не понимала, что именно, — пугало ее. Она ловила себя на том, что целиком погружалась в свои мысли и ничего не замечала вокруг, а если с ней заговаривали, она рассеянно слушала, но ничего не слышала. Мысли ее затуманивались, и она погружалась в мрачную отрешенность черной меланхолии. Ночами она просыпалась и беспричинно плакала. Но потом снова и снова пыталась бурными ласками и страстной жаждой любви преодолеть странную преграду, постепенно возникавшую перед ней.

Временами, когда она бывала одна в своей комнате и глядела в окно на голые серые дома напротив, ей чудилось, будто стены их превращаются в прозрачный туман, за ним открываются двери и становятся видны переулки и островерхие крыши, а дальше — летние луга и заброшенные сады, залитые жарким солнечным светом, — тут на нее нападала невыносимая тоска по дому, и в конце концов она пришла к выводу, что все ее трудности от этой тоски. А раз все дело в этом, то нужно просто вернуться домой и увидеть все своими глазами.

Она решила на несколько дней съездить в родной город, жених поехал вместе с ней.

Приехали они вечером. Аннетта была сильно взволнована. Едва успев распаковать вещи в гостинице, она рассталась с женихом и ушла в город одна.

Она подошла к дому, который когда-то был ее родным. Потом заглянула в сад. Ее волнение все росло. Луна светила, и крыши блестели в ее лучах. В воздухе носились ароматы весны, и у Аннетты возникло ощущение, что перед ней открываются какие-то перспективы, что-то новое уже появляется на горизонте и приближается к ней, напоминая о чем-то, но о чем — она не могла вспомнить.

Она пошла в луга. Трава была тяжелой от росы. Вишневые деревья белели, словно были покрыты свежим снегом. И вдруг, совершенно неожиданно, ей послышался голос: ушедший в небытие, давно забытый, отрешенный голос; ушедшее в небытие, давно забытое, отрешенное лицо. В душе ее что-то прорвалось — нечто затаившееся, нечто бесконечно далекое, немыслимо усталое, тяжкое, печальное — она уже давно забыла и думать о нем. Теперь он возник и завладел ею с большей силой, чем когда-то при жизни, — то был внезапно очень любимый, потерянный и все же никогда ей по-настоящему не принадлежавший Герхард Егер.