Абдижамил Нурпеисов - Долг

А Габит Мусрепов в литературу пришел не с разбегу, как его именитые предшественники, а вступил степенно, спокойно, без шума, без триумфа. Я уверен, многим из вас известно, что Сабит Муканов и Габит Мусрепов, будущие классики казахской литературы, росли на одном клочке земли, почти в одном ауле, зная друг друга с детства. Один из них был с детства беспокойным, все порывался, клокотал, как молодой орел, горя желанием быстрее взлететь из родного гнезда, подчиняясь властному зову души, будто чувствуя интуицией, что полет его будет далеким и высоким. А второй вслед за ним тоже взлетел, его также манили просторы неведомой дали, но он и в полете не спешил, не торопился, уверенный, видимо, в том, что во что бы то ни стало достигнет своей желанной и заветной высоты. И достиг. Достиг — онять таки — верный своему принципу, спокойно, не спеша и не суетясь. Тем не менее в поступи молодого писателя читатели тех лет и литературная общественность сразу, с первого же шага заметили ни на чью не похожую уверенность его почерка. Заметили еще, что в его уверенности нет ничего общего с самоуверенностью, кичливостью и чванливостью иных пижонствующих поэтов и писателей. После появления рассказа «Кос шалкар», особенно миниатюрного рассказа «Талпак Танау» многим стала ясна основная черта, свойственная таланту писателя. Молодой Мусрепов вступил в литературу как поклонник и приверженец красоты. Его поклонение, я бы сказал, рыцарское поклонение и преклонение, и беззаветное служение красоте, ей, преимущественно ей одной, во всех ее проявлениях, предопределяло на всю жизнь суть и сущность его творческой деятельности.

В двух вышеназванных рассказах молодой Мусрепов правдиво изображал самый трудный переходный период в истории кочевого народа, во время которого ломались, рушились вековые, казавшиеся незыблемыми патриархальные родовые устои, ломалась и трудно перестраивалась психология людей. Именно в этих своих рассказах сумел он подняться до передового уровня новеллистики тех лет. Следует особо подчеркнуть мусреповский теплый юмор, согревающий текст и освещающий его светом. И этот юмор, как один из главных характерных черт его манеры письма, остался потом верным спутником его творчества.

В близком общении с Мусреповым не многим более тридцати лет мне стали известны помимо его главного и основного призвания и другие увлечения. Так, например, что он до недавнего времени увлекался бильярдом и охотой. Все видящий и все замечающий зоркий глаз художника за письменным столом, говорят, не давал промаха и на охоте. Его способность находить эстетическое удовольствие во всем, в малом или большом, в не меньшей мере сказалась и в этом его увлечении. Его не столько интересовал бессмысленный азарт, к сожалению, как эпидемия, повально охвативший теперь всех, кто с многозарядным ружьем на быстроходных машинах рыскает повсюду, сколько романтика самой охоты. Умение во всяком деле добиваться только оптимального результата и во что бы то ни стало достигать наивысшего искусства — вот главное жизненное кредо, которым он всю жизнь неизменно руководствуется. И он, говорят, получал истинное наслаждение опять-таки для души лишь тогда и в том только случае, когда на охоте стрелял на лету, вдогонку быстро удаляющейся цели.

В моем понимании и представлении Мусрепов как человек и писатель (относится это к частной его жизни или к главному ее смыслу — творчеству) стремился только к красоте, только к изяществу.

Согласимся, однако, что красота — понятие многомерное. Красиво и одухотворенно, красиво и действенно — вот основные направления его жизнедеятельности и творчества. И не потому ли он писал только I редкие счастливые часы вдохновения?

Мухтар Ауэзов и Габит Мусрепов по праву считаются основоположниками казахской национальной драматургии. Если пальма первенства в создании этого прежде неведомого казахской литературе жанра безраздельно принадлежала Ауэзову, то вслед за ним пришел в драматургию Мусрепов. Человеку, сколько-нибудь посвященному в историю казахской литературы, ведомо, что первая пьеса была написана задолго до создания у нас театра, И этот первенец не только содействовал зарождению театра, но способствовал пробуждению прежде всего народного искусства, став тем необходимым запалом, благодаря чему оно взорвалось наконец так мощно и ослепительно, блеснув щедрой россыпью самобытных, глубоко народных талантов. Вспомним то созвездие талантов. Вспомним ту Куляш, того Кали-бека, того Канабека, Курманбека, тех же незабвенных Сер-аган и Ел-аган.

И тут первенец национальной драматургии, как это часто случается с творениями настоящего искусства, когда за него берется гений, едва обретя жизнь, сразу шагнул в разряд классики. После Ауэзова всегда бывало трудно нашему брату взяться за перо. Так и здесь, после появления счастливого первенца казахской драматургии, пробовать свои силы в этом жанре, скажем прямо, не хватило многим духа. Для того чтобы пробовать силу, необходимо было обладать поистине недюжинным талантом. Мусрепов обладал таким талантом. И он не только отважился, проявив личное мужество, и, следует отдать ему должное, он, как мы знаем, подарив казахскому зрителю «Кыз-Жибек» и «Козы-Корпеш и Баян-су», сделал качественно новый шаг в развитии казахской драматургии. Судьбы молодых влюбленных печальны: гибнут Кыз-Жибек — Тулеген. Гибнут Козы — Баян. Они пали жертвой жестокого века и насилия, которые в то далекое теперь от нас время были намного их сильнее. Но вместе с тем и они своей гибелью доказали непобедимость и непокорность чувства любви. Когда чистое и возвышенное чувство становилось высшим смыслом жизни, оно, стремясь к свободе, выходило из повиновения. Как мы знаем, в фольклор, в это далекое детство современной литературы, народ всегда вкладывал все лучшее, свою мечту о добре, красоте и любви. В превосходных сценических воплощениях Мусрепова колоритный народный сюжет засверкал неожиданными гранями, обогащая и насыщая его идейную сущность новым смыслом и содержанием. Благодаря драмам Мусрепова мы сумели приблизить к себе, к своему восприятию из мира далекого, умолкнувшего прошлого трагическую судьбу влюбленных.

На мой взгляд, в ряду атих творений особо стоит трагедия «Ахан-серэ — Актокты». Она одна из немногих шедевров нашей драматургии. Трагическая участь Ахана-серэ сродни судьбе других великих сынов казахского народа — Абая и Чокана, которые тоже были обречены на гордое одиночество. Но в трагедии о поэте присутствует высочайший подъем и взлет непокорного человеческого духа, вместе с тем извечная борьба личности, наделенной благородными помыслами и незаурядным талантом, со слепой силой невежества и мрака. Если бы Мусрепов, написав только эту драму, не создал бы ничего другого, я уверен, он наверняка обессмертил бы себя.