Абдижамил Нурпеисов - Долг

Признаться, я уже испытываю некоторую неловкость: вместо делового разговора о существенной стороне современного литературного процесса, я, видимо, злоупотребляю вниманием терпеливого читателя, пространно рассказывая о судьбе некоего Вороного. Однако представляется мне, что проблема, поднятая журналом «Вопросы литературы», в чем-то явственно перекликается с той прекрасной историей Вороного, о которой я только что поведал. В самом деле, стоит нам, проявив терпение, немного вникнуть в суть дела, чтобы увидеть, как в основе двух судеб — вороного коня и нашего народа — лежит нечто роднящее, нечто общее и значительное. Лежит простая, но великая правда. Капризная судьба долгое время не благоволила ни к талантливому народу, ни к легконогому скакуну. Так уж получилось, что на долю славного коня выпала изначально жалкая участь клячи, которая так долго, понуро, изо дня в день, из года в год тенью брела за отарой овец. Так уже получилось, что долгие века все помыслы кочевого народа кружились вокруг бесчисленных родовых тяжб и дрязг, луже того, экстенсивный метод отсталого хозяйства изнурял народ, подтачивал, истощал силы, что, конечно, в свою очередь обручем сковало его духовные силы. Душевные порывы наших предков, в сущности, не выходили дальше привычных занятий: выпасов, летовок и зимовок, вследствие чего им пришлось во все времена оставаться в стороне от больших общечеловеческих проблем и стремлений. Узость интересов, отсталость и ограниченность патриархально-родового общества еще больше обостряли межродовые распри, усугубляя давно наступивший нравственно-духовный кризис. И в течение долгих веков происходившие в мире огромные исторические явления и социальные потрясения прошли как-то мимо нашего народа. К счастью, физическое и духовное насилие не могли убить жизнелюбия и жизнестойкости нашего народа, и он в многовековом своем стремлении к творчеству душевно не был надломлен. Затянувшиеся неблагоприятные социальные условия только задерживали это гордое и неумолимое стремление, приносящее подлинную свободу духа, который, как мы позже убедились, все-таки жил, бодрствовал, но как бы остановился, застыл где-то на своей изначально низшей ступени развития.

Тяжка была жизнь народа. Особенно тяжка была судьба его искусства. Однако вопреки всему это искусство в течение долгих веков подспудно, но упорно и настойчиво оттачивало свое высокое призвание. Поразительный расцвет его все назревал. Искусство народа жило внутри, своей невидимой жизнью, зрело под сердцем народа, откладывалось по крупице, по зернышку, накапливая все самое лучшее и ценное, что имелось в самом народе, тем самым набирая и наращивая огромные силы для мощного духовного взрыва в будущем. Наш народ, как тот вороной конь, терпеливо ждал своего звездного часа. Для Вороного этот звездный час наступил в самый критический момент — великий природный дар скакуна проявился в нем тогда, когда надо было во что бы то ни стало настичь и наказать обидчиков народа. А для нашего народа, особенно для взрыва и взлета его потенциальной духовной мощи, безусловно, послужила зарядом раскрепощающая сила Великого Октября.

Должно быть, в жизни как отдельной личности, так и общества в целом случаются такие часы высвобождения веками накопившейся энергии. И тогда-то, видимо, появляется у людей ненасытная жажда взять от жизни все необходимое и неуемная потребность отдать всего себя до капли. Такая жажда к жизни и такая страстная, доходящая до самопожертвования щедрость души пришли к нашему народу вместе со свободой. Благодаря ей вчерашний кочевой народ, еще отягощенный обычаями, привычками и предрассудками патриархально-родового строя, легко, безболезненно миновав целую общественную формацию, решительно повел свое пестрое кочевье к неведомым горизонтам нового социалистического строительства. Такой крутой поворот истории невольно всколыхнул степь, привел в движение застывшую в ней жизнь. Свобода, став достоянием народа, осознанной необходимостью, пробудила вдруг заглохшие источники его безграничной силы, энергии и многогранных возможностей. И этот расцвет оказал благотворное воздействие прежде всего на искусство народа, в особенности на его литературу. Сейчас, спустя шесть десятилетий, когда мысленно оглядываешься назад, нельзя не поразиться тому, что казахская литература, даже после поистине новаторской поэзии Абая, продолжавшая по-прежнему питаться живительными соками беспредельно богатого устного народного творчества, вошедшего в плоть и кровь кочевников, сумела, однако, очень скоро вырваться из привычных, и уже тесных рамок старой традиции. В ней зародилась неведомая прежде ей проза. Благодаря такому невиданному преобразованию, происходившему на земле казахов, в его социальной глубине родился великий художник. Родилось и его гениальное произведение. В эпопее «Путь Абая» Мухтар Ауэзов сумел впервые в казахской прозе проникновенно и масштабно воссоздать правдивую картину сложного многовекового исторического пути своего народа. Появление на свет многотомной эпопеи не только подняло родную литературу, в особенности ее молодой жанр, на самый высокий уровень современного художественного прогресса, но и определило магистральное направление всего ее дальнейшего развития. Поразителен в ауэзовской эпопее подлинный историзм, раскрывающий и отображающий мир и явления в их многогранном развитии, в их становлении. Отличия зрелой ауэзовской прозы от опыта ее немногочисленных предшественников сразу бросались в глаза. Большой художник показал главного героя своего романа — великого Абая и весь его напряженный духовный мир в органической взаимосвязи со сложным укладом патриархально-родового строя, в единстве с конкретными историческими условиями. Подходя к прошлому и настоящему не с узкоэтнических и узкоэтнографических, а с сугубо интернациональных позиций, он умел находить глубинные связи исторического и духовного бытия своего народа с человечеством и современностью. И это обеспечило казахскому роману почти на заре его зарождения столь широкое признание всесоюзного и мирового читателя. Он, роман, оказался созвучен диалектике нового национального развития казахов при социализме. Так же созвучен он был повышенному и обостренному вниманию народа к своему прошлому, к его ускоряющейся самоориентации в современном и будущем мире.

Думаю, глубоко и закономерно и то, что казахскому роману, как «Вороному досточтимого Алия», в одночасье ошеломившему всех, выпала великая честь и слава. Несмотря на ощутимое запоздание на старте, он уверенно наверстал упущенное, внося ощутимый вклад в умножение достоинств родной и многонациональной советской литературы. По моему глубокому убеждению, после знаменитой ауэзовской эпопеи казахской литературе и в будущем будут сопутствовать самые яркие удачи именно в этом жанре. Это вполне закономерно: наиболее талантливые представители казахской литературы, особенно послевоенное поколение, с большим энтузиазмом и самоотверженностью изучают и перенимают творческий опыт Ауэзова, опыт отечественной и мировой романистики. Смею заметить, что уровень духовного развития любой нации, прежде всего зрелость ее литературы, чаще всего определялись жанром романа. Как убеждают нас история и опыт литературы разных эпох, вся накопившаяся в течение многих веков безмерная психологическая, нравственная, драматическая и социальная нагрузка в бесконечной борьбе и вечной устремленности человека к познанию и постижению тайн мира под силу только романному жанру, этому, я бы сказал, универсальному рупору истории человечества. Потому молодое поколение казахской литературы воспринимает жанр романа как главный плацдарм для успешного художественного освоения многопластовой, насыщенной историческими событиями современной действительности. Молодые талантливые романисты (к сожалению, их у нас пока мало) пробуют свои силы не только в жанре романа, но — что особенно важно — ведут интенсивные и небезуспешные поиски, упорно и настойчиво стремясь к тому, чтобы возрастающий исследовательский пафос интеллектуализма и социальная направленность романа естественно вырастали из пластической картины эмоционально воспринимаемой действительности. Так, роман способствует гармонизации сложной духовной жизни современника, углублению его гуманистических чувств. Не сомневаюсь в том, что столь серьезные поиски молодых в будущем не однажды увенчаются успехом.