Абдижамил Нурпеисов - Долг

— Во-н как! А тебе?

— Что я? Мое мнение вряд ли тебе интересно. А вот к людям прислушаться бы надо, — попытался ты втянуть гостя в разговор.

Между тем Азим опять замкнулся, скрылся под непроницаемо холодной маской. Здесь, среди земляков, он обычно об Арале и не заикался. Зато там, в столице, выступая каждый раз с трибуны или со статьей, цепкими руками хватал за горло умирающий Арал. «Мы не рабы природы, а ее хозяева, — писал он в статье, которая появилась, когда вы промышляли в устье Сырдарьи. — Мы, советские ученые, не против природы, но оцениваем ее трезво по конкретному значению ее для развитого, многоотраслевого народного хозяйства страны. В старину наши предки природу обожествляли, восторгались ее красотой. Поэты и влюбленные восхищались звонким ручьем, прозрачной гладью озера, шорохом листьев, любовались луной, звездами, сочиняли сладкозвучные стихи. Те времена канули в вечность. С простодушными и сентиментальными старичками той эпохи мы простились, как говорится, смеясь. Ныне наступила эпоха дела. Мы, реалисты, должны прежде всего думать и заботиться о том, что способствует дальнейшему росту и интенсификации нашей процветающей экономики, народному благосостоянию и всеобщему подъему потенциальной мощи во всех сферах жизни. С этой точки зрения нам, несомненно, выгодно, чтобы бесперспективный и обреченный на неминуемую гибель старый Арал скорее обнажил свое благодатное плодородное дно — тысячи и тысячи гектаров пахотной земли, на которых мы в скором будущем вырастим сказочные урожаи хлопка».

Газета с той статьей переходила из рук в руки. Рыбаки тогда до хрипоты надрывали глотки, спорили. Ты тоже прочел ее, но молчал: «Врешь, братец...» С тех нор как немало расплодилось ретивых преобразователей природы, ее, бедную, постигла печальная участь: у семи нянек она оказалась без глазу. Совсем недавно довелось тебе прочитать о том, как некие преобразователи решили спрямить где-то речку. И, выпросив у государства не один миллион, прорыли каналы, спрямили, как хотели, загубив при этом сотни гектаров пойменных лугов, превратив за пару лет поречье в солончаковую пустыню, — а теперь они же требуют у государства миллиончик-другой на восстановление прежнего русла...

Прочитав статью именитого земляка, ты тогда никак не мог уснуть. Стояли промозглые предзимние холода. По хибаре гулял ветер. В своей постели ты скоро озяб, бочком полез под одеяло соседа — о чем вскоре пожалел. Сосед оказался неизменным участником всех состязаний борцов-палуанов на майских и октябрьских праздниках. Видно, спросонок вспомнилась этому здоровенному черту жена: едва почуяв под боком тепло чужого тела, вдруг заскрипел зубами, бурно задышал, точно верблюд-самец в весеннюю пору гона, и закинул на тебя волосатую, в бугристых мышцах ногу... Обычно ты спал рядом с Упрямым Кошеном, который в тот вечер отчего-то взъерепенился, и, схватив свою постель, перебрался на другое место. И смех и грех: несколько раз приходилось тебе сбрасывать с себя нетерпеливую ногу этого чертяки, все пытавшегося, сопя носом, непристойно прижаться к тебе, и, наконец, не выдержав, ты встал и вышел из лачуги. Холодный осенний ветер сумбурными порывами налетал со степи. Рядом штормило море. Как бы опять не спутало сети. И тут ни с того ни с сего пришла на ум статья Азима. Непостижимо! Ему не должна быть безразличной гибель колыбели его, отчего Арала. Тут наверняка кроется какая-то неведомая тебе тайная причина...

В ту ночь ты так и не вернулся в хибару. «Вот, скажем, — думал ты, — появляется человек на свет божий; появившись, всю жизнь копошится, копошится из века в век, из поколения в поколение: сеет, жнет, строит дома, громоздит города, чего только не добывает, не извлекает из недр, земли, не чувствуя, не понимая до поры до времени, что уподобляется при этом некоему прожорливому, расползшемуся по лику земли чудовищу, которое, как по всему видно, не успокоится до тех пор, пока не изничтожит дотла ту самую обитель, на которой живет... И если все это ему, человеку, невдомек, то чем он, этот хваленый венец природы, собственно, отличается от обыкновенного червяка, неумолимо, неустанно выгрызающего созревший на дереве дивный плод? Оглянитесь, осталось ли где живое место на этом маленьком, в сущности, голубом шарике, именуемом Землей? В него вгрызается бур за буром, его рвут стальными клыками, взрывают динамитом, долбят денно и нощно, хищно вспарывают, разворачивают, раскурочивают страдающую живую плоть. И если этот ненасытный червь, забравшийся в самую податливую мякоть плода, сам не угомонится, пока не высосет, не выжмет все соки земли и не превратит ее в гнилую труху — кто тогда остановит это прожорливое бездумное людское племя? Кто?

— А знаешь, в прошлом году, когда я бывал в Алма-Ате, как-то случайно попал на одно ваше собрание. Крепко, однако, вы там схлестнулись. Смотрел и думал: вот-вот друг друга за глотки схватите... Ты, наверное, меня не заметил. Я сидел сзади, у выхода...

— Почему? Видел. Думал: подойдешь после собрания... ,i

— Не хотел беспокоить. У тебя и без меня хлопот хватало.

— Чудак ты!

— Может быть... Так на той вашей дискуссии раза три поднимался на трибуну какой-то молодой ученый...

— Да, есть один такой горлодер... Мы накануне завалили на ученом совете его докторскую диссертацию. Ну он, естественно, и взъярился... Тебе, надо полагать, его выступление понравилось?

— Да-а, видно, бог дал ему светлую голову и горячее сердце. А ты — «горлодер»... Помнишь, как он хорошо сказал: «Быть или не быть человеку на земле, зависит от того, будет или не будет природа...»

— Ну-ну... можно подумать, кто-то посягает на природу! Ведь покушаться на природу — все равно что поднять руку на мать... На это и не всякий злодей решится.

— А тем не менее, дорогой академик, такие безумцы существуют...

Азим и сейчас, не меняя позы, бросил на тебя испытующий взгляд. На лице его застыло плохо скрытое удивление.

— Случается, и мы иногда кое-что почитываем... Ученые раньше, помнится, все друг другу подпевали: «Исправим ошибки природы! Обуздаем! Покорим!» Сейчас по-другому начали петь. Вроде как: «Надо приспособить природу к возросшим требованиям экономического прогресса». Только суть-то одна.

— Это, наверное, уже обо мне...

— Не исключено, — ответил ты и с удовольствием заметил, что, кажется, удалось тебе задеть бывшего дружка за живое.

— Однако не мешало бы тебе зарубить на носу: природа — не музейный экспонат. Она должна служить повседневным потребностям народного хозяйства, и еще... — начал было Азим, но ты, не дав договорить, быстро перебил его: