Елизавета Каспарова - Путешествие вокруг Солнца на земном шаре

Существовали еще два места, где я чувствовала присутствие той самой «двери» — это был огромный шкаф, стоявший у нас в детской, в который я залезала и сидела, пока не задыхалась. Вторым таким местом был балкон — но там надо было закрывать глаза, там было слишком светло.

Помните тот рассказ из «Родной речи», про подпольщиков и их дочку, которая перепрятала запрещенный шрифт из-под подушки в кувшин молока и все пила, пила, пила это молоко. А жандармы ничего не нашли.

Польский мультик про крота навевает галлюцинации.

«Тихий Дон» — история про одного очень спокойного испанца.

Мы срывали лепестки у ромашек и делали «ногти».

Как пахла серебряная фольга из-под чая со слоником! Мы с бабушкой вырезали из нее звездочки на Новый год, для елки.

Зимняя темень. Мама будит тебя — пора вставать — некоторое время ты еще сонно надеешься, что мама ошиблась, что ночь еще…. Но ты уже слышишь из кухни — знакомое треньканье пианино на мотив «Легко на сердце от песни веселой…», пианист Родионов, ноги на ширине плеч, вдохните, шагом марш, руки вверх, поворот, а теперь проделайте водные процедуры. Надеваешь сопротивляющуюся форму, не попадая в рукава, опять забыла подшить эти воротнички, манжеты, и потом — сколько раз тебе повторять, что портфель надо собирать вечером. Скорей, скорей — на кухне уже горны трубят — «Пионерская зорька»; жирный, с поучающими интонациями голос какого-то противного мальчишки: «Я тебе, я тебе, я тебе говорю сперва: научись, научись, говорить слова! Что это такое „медведь“ — без „ведь“?», ему вторит хор.

Наконец — троллейбус — остановка — и вот она — школа: чернеющий каменный дом; противоестественно высокие окна, часть еще темные, зато другие полосами, по три-четыре вряд уже горят холодным светом. На фасаде — Пушкин и Толстой неприветливо смотрят на Горького и Маяковского.

В классе все сонные и хмурые. За окном — синие мглистые сумерки. Гудят лампы дневного освещения. Во дворе скребут лопатой. Ничего не понимая, читаешь заданный параграф, судорожно пытаясь хоть что-то удержать в памяти.

«Дежурный, кого нет в классе?»

Число, классная работа. Сейчас начнется… «К доске пойдет…» Не поднимая глаз, ты чувствуешь, как ручка учительницы двигается вдоль столбика фамилий, вниз, к твоей. В классе — полная тишина. Гудят лампы. Напряжение достигает предела, кажется, что кто-нибудь сейчас не выдержит и с криком побежит по классу или забьется в истерике в проходе между партами. Причем этот ужас универсален, он охватывает не только отстающих, но даже тех, кому вроде нечего бояться — отличников, хорошистов…

Звучит фамилия, ты не сразу понимаешь, кого же вызвали, поняв, что не тебя — постепенно расслабляешься.

Вздох облегчения прокатывается по классу.

Дневник — на стол!

Садись, два! Отступите две клеточки сбоку, пять сверху!

С красной строки…

К доске пойдет…

Что-то я давно твой дневник не видела…

Число, контрольная работа, вариант первый.

Будем тебя разбирать на педсовете!

Сдавайте тетради!

Помните, были такие перочистки в первом классе: круглые, сверху коричневая искусственная кожа с рельефом булыжной мостовой, а в середине — металлический кружок.

Промокашки в тетрадях: розовые, белые. Надо было их еще подписывать наверху: имя, фамилия, класс. Теперь уже не выпускают тетради с вложенными в них промокашками.

Запах нового портфеля.

А сами портфели — были синие с аппликацией в виде мухоморов, коричневые из как бы мятой кожи, были ГДР-овские с нарисованными зверушками типа Тома и Джерри. В старших классах мальчики ходили с сумками на плече; сумки были из кожзаменителя, с надписями «Спорт», с нарисованными гоночными машинами, мотоциклами.

У мальчиков на пиджаке школьной формы была нашивка с нарисованной раскрытой книгой, обычно на ее страницах симметрично писалось АС/ДС или Ассерт.

В кабинете химии, помнится, висела надпись, сводившая меня с ума: «В химии — все возможно!»

Сдавайте деньги на завтраки!

Молоко продавалось в пакетах в виде пирамидки, для сливок были такие же пакеты, но меньше, красного цвета. В стеклянных бутылках продавался кефир, — крышечка из фольги была зеленая, в полоску — у ацидофилина, розовая — у ряженки, желтоватая — у простокваши.

Летом мы делали «секретики». Смотри, как это делается: сначала надо найти укромное место, потом выкопать ямку, положить туда красивую бумажку (серебряная или золотая фольга из шоколадных конфет, сами обертки конфет) или цветочек (например мать-и-мачеха или одуванчик, ромашку). Сверху надо положить бутылочное стеклышко — зеленое или белое. Потом все это засыпается землей. Место надо запомнить. Иногда можно приходить и разглядывать секретик, расчистив землю пальцем. Только мальчишкам нельзя говорить — они любят разорять секретики.

Помните, как мы покупали гематоген в аптеке? И аскорбиновую кислоту в крупных таблетках, упакованных в красную прозрачную пленку.

Товарищ председатель совета дружины! Шестая октябрятская группа в количестве 12 человек на торжественную линейку, посвященную открытию второй смены, построена! Рапорт сдавал командир шестой октябрятской группы — Каспарова Евгения!

В 70-е годы на Суворовском бульваре находилось кафе «Аромат», в котором любили собираться хиппи. Слегка подкуренные, они выходили со станции метро «Арбатская», а по Арбатской площади взад-вперед ходили цыгане, из-под полы торговавшие косметикой, и в полголоса говорили: «Тени, тени, тени…»

Игрушка «Дюймовочка»: синяя, пластмассовая коробочка с белым остроконечным бутоном посередине (имелась в виду кувшинка); сбоку торчала палка с зазубринами, надо было за нее дергать, тогда раздавалось жужжание, и лепестки бутона, вращаясь, раскрывались: внутри сидела Дюймовочка с желтыми волосами и в красном платье.

И такой неземной красоты она казалась в ореоле вращающихся лепестков, что для того, чтобы удостовериться, что она действительно такая, мы насильно раскрывали жесткие белые лепестки и подолгу рассматривали ее.

Какими огромными в детстве казались и родной дом, и школа. И происходит это не потому, что ты был маленького роста. Пространство и время — едины, на всякую прожитую — пройденную ситуацию, ты вынужден «оглядываться».