Брассай - Разговоры с Пикассо

кобальтовая

Берлинская лазурь

Лимонно-желтая кадмиевая (светлая)

стронциевая

Лак мареновый битумный

голубой и коричневый

фиолетово-голубой

Черная из слоновой кости

Охра желтая и красная

Ультрамарин светлый и темный

Земля жженая и естественного оттенка

Красная персидская

Сиенская земля жженая и естественная

Зеленая кадмиевая светлая и темная

Изумрудная зеленая

Японская светлая и темная

Веронеза

Фиолетовая кобальтовая светлая и темная

Похоже на сонет «Гласные» Артюра Рембо. Все безвестные герои палитры Пикассо внезапно выходят из тени, и во главе – «Белая стойкая». Каждый из них отличился в каком-то из сражений – «голубой период», «розовый период», кубизм, «Герника»; каждый мог сказать: «Я тоже там был…». И Пикассо, делая смотр своим войскам, своим боевым товарищам, своим молниеносным пером, как братский привет, добавляет каждому длинное тире: «Приветствую тебя, Серебристая белая! И тебя, Персидская красная! И тебя, Изумрудная зеленая! Голубая церулеум, Фиолетовая кобальтовая, Черная из слоновой кости, привет вам всем! Привет!»

Меня будит телефонный звонок. Анри Мишо похоронным тоном осведомляется, смогу ли я сегодня отобедать у него. Очень довольный, что меня разбудили, я отправляюсь к Пикассо и нахожу его в компании барона Молле и еще нескольких посетителей, среди которых оказался и фабрикант красок.

ПИКАССО. Ну, Брассай, вы выспались? А мы, знаете ли, уже уходим… Для работы уже поздновато…

БРАССАЙ. Я, собственно, и не собирался… Просто хотел забрать свой фотоаппарат, чтобы…

ПИКАССО. …чтобы снимать в другом месте?… Вы мне изменяете…

БРАССАЙ. Я, наверное, приду в пятницу…

ПИКАССО. Как, значит, завтра вы тоже не работаете?

САБАРТЕС. Я знаю почему: завтра святая Катерина… Наверняка у него есть какая-нибудь маленькая Катрин, которой он должен уделить время…

БРАССАЙ. Но ведь у издателя все равно нет бумаги для печатания книги… Так зачем торопиться?

ПИКАССО. Ну, раз так… Тогда у нас полно времени… Никто вас не торопит…

БРАССАЙ. Единственное, чего я боюсь, так это холода в вашей мастерской…

ПИКАССО. Сегодня тепло, но вы все равно не работаете… Думаю, что для работы вы постараетесь выбрать денек похолоднее…

Пикассо смотрит на часы… Он достал их из того маленького, бесполезного кармашка, в котором обычно прячется кармашек еще меньше – еще более бесполезный… Пикассо всегда носит часы там, прицепив их цепочкой к петлице на отвороте пиджака. Так их носят лишь некоторые пожилые рантье, которые играют в шашки в Ботаническом саду… Пикассо верен своим давним привычкам, даже если они вышли из моды, и это обращает на себя внимание больше, чем залихватские манеры какого-нибудь модного франта… Ни за что на свете он не наденет себе на запястье часы-браслет, как это делают все…

БАРОН МОЛЛЕ. Пабло, почему ты не носишь часы в жилетном кармане?

ПИКАССО. Потому что… Я должен объяснять? У меня все карманы дырявые…

И он, один за другим, выворачивает карманы пиджака, жилета, брюк. Все они порваны, все с дырками и отовсюду торчат обрывки ткани…

ПИКАССО. Видите? У меня больше нет карманов, и я туда ничего не кладу…

– как пел Кокто в своей «Оде Пикассо» два года спустя после их знакомства. Возможно, эта похвала сделала бы честь какому-нибудь чародею или фокуснику… Но если карманы дырявы и сегодня пусты, значит, прежде они были битком набиты – ключами, перочинными ножами, спичками, сигаретами, бечевкой, кусками картона и, в зависимости от момента, вещами в высшей степени неприметными, странными и неожиданными – вроде гальки, ракушек, обломка дерева или пробки, корня, куска стекла, отшлифованного морской водой специально для того, кто уже увидел скрытый в нем образ голубки, быка, совы или бараньей головы…

ПИКАССО. Единственная возможность не потерять часы – прицепить их к петлице… А поскольку все мои карманы с дырками, нужные вещи я цепляю на пояс…

Он распахивает пиджак, потом жилет. На свет появляется прочно прикрепленная к ремню цепочкой солидная связка ключей с перочинным ножиком и ножницами – целый набор профессионального взломщика… А есть ли у него по-прежнему на внутренней стороне жилета потайной карман, чтобы носить там, как в былые времена, кошелек со всеми своими деньгами, застегнутый, как у кормилицы, большой английской булавкой?.. Ну разве не удивительно, что этот человек, который жить не может без присутствия рядом женщины, не в состоянии найти пары надежных женских рук, чтобы залатать карманы?

БРАССАЙ. У меня тоже бывали казусы с рваными карманами… Делая покупки, я однажды положил два яйца в карман брюк. Тогда я жил на улице Сервандони, и в этот день должно было состояться торжественное венчание в церкви Сен-Сюльпис. Я, в толпе зевак, наблюдал выход молодоженов… И вдруг почувствовал, как по моему бедру сползает что-то липкое… Это было отвратительно… Пришлось ждать, пока и желтки, и белки стекут вниз!

ПИКАССО. Эту историю вам следовало бы рассказать Дали… После Христофора Колумба монополия на истории о яйцах перешла к нему… Омлет, яичница-глазунья, яичница-болтунья, черепаховые яйца, яйца вкрутую, яйца всмятку – Дали их подавал под самыми разными соусами…

БРАССАЙ. На открытии его выставки в Нью-Йорке одно высокопоставленное лицо протянуло художнику руку. А в правой руке Дали лежало свежее яйцо. Столкновение было неизбежным… Это было самое липкое и тягучее shake-hand в его жизни…

ПИКАССО. В Соединенных Штатах обожают такие шутки… Для Дали – а он на них большой мастер – это просто земля обетованная… Рассказывают, что однажды, устраивая элегантный светский прием, он приказал натереть чесноком все дверные ручки своих апартаментов. И очень скоро надушенные дамы в брильянтах начали попахивать чесноком… Стали искать, откуда исходит этот смущающий гостей запах… И выяснилось, что воняют руки прекрасных дам… Они были потрясены…

Мы начинаем прощаться.

БАРОН МОЛЛЕ. Пабло, какая у тебя симпатичная куртка! Это мех ягненка?

ПИКАССО. Я купил ее на днях на блошином рынке. И угадайте, сколько я за нее отдал? Триста франков!

Вчера вечером я ужинал у Анри Мишо и Мари-Луизы. Мы обсуждали событие дня – «Атласную туфельку». После сложных перипетий, бесконечных споров с автором – сокращать или нет слишком длинную пьесу, играть спектакль в один вечер или разделить на два – в последнюю пятницу Комеди Франсез наконец вынесла его на суд публики. Представить на сцене, в оккупированном городе, необычное творение Клоделя, которое даже не всякий прочтет, – настоящая авантюра! Однако Жану-Луи Барро это удалось, хотя своим успехом спектакль обязан не столько искусству режиссера, сколько теплому и страстному голосу Мари Белл.