Роланд Пенроуз - Пикассо

XX век — свидетель революции в искусстве, в ходе которой отжившие традиции, словно дрогнувшие на поле битвы воины, сдавали одну позицию за другой под натиском авангарда новаторов, выступавших с прозорливостью пророков. Поколению второй половины века трудно представить накал схватки более ранних лет, оценить решимость тех, кто возглавил этот натиск, понять мотивы борьбы, которая велась с такой страстью против, казалось, неодолимых сил. Победа осталась за первопроходцами, ибо именно они, отверженные в свое время, смогли заглянуть в будущее и стать общепризнанными глашатаями нашего века. Неоспоримое место в плеяде этих борцов принадлежит гениальнейшему Пикассо.

Он стал наиболее известным художником современности благодаря совокупности многих факторов. Уже при жизни его имя окружали легенды. Любое суждение о нем содержит столько парадоксов, что они действительно могут сбить с толку. Мнения о нем столь противоречивы, что для одних он — странное, воплощающее все дурное чудовище, для других — оракул, мудрость которого они возвели чуть ли не в культ.

У большинства серьезных критиков работы Пикассо неизменно вызывали бурю протеста. Они казались им непостижимыми. Но даже самые маститые среди этих ценителей искусства не могли скрыть своего восхищения перед его талантом. И хотя слава о нем докатилась до самых отдаленных уголков мира, а его богатство было безмерным, он до конца своих дней не изменил простого образа жизни, и его единственным желанием всегда оставалась работа. Несмотря на то, что Пикассо окружали глубоко любящие друзья и близкие, величие его гения было столь огромным, что даже среди них он выглядел одинокой фигурой.

Пикассо прожил в эмиграции более пятидесяти лет, но в глубине души всю жизнь оставался испанцем. Чтобы лучше понять художника и его творчество, надо хоть немного знать о его родине, о ее резких контрастах — ослепительном солнце и отбрасываемых им черных тенях, изнуряющей жаре и сменяющем ее леденящем холоде, о плодородии и бесплодии ее земли. Это страна, народ которой известен столь же возвышенной страстью в любви, сколь и непредсказуемым вероломством. Он обладает способностью выплеснуть наружу бушующие в глубинах души страсти и живописать яркими красками драму человеческой жизни. Его жизнерадостность неотделима от страданий и ощущения трагического; он наделен способностью находить утешение в несчастье и отдохновение от горестей — в искусстве. Будь то поэзия Гонгоры, фламенко цыган или живопись Сурбарана, во всех драматических проявлениях характера народа этой страны всегда присутствует печаль. Для испанцев трагедия — это реальность, которой необходимо придать плоть, и задача художника состоит в том, чтобы облечь ее в такую осязаемую форму, которая позволила бы остро ощутить ее. Чтобы достигнуть этой цели, необходимо — и никто лучше испанцев не знает, как сделать это, — уравновесить трагическое и комическое, установить баланс между этими двумя состояниями. Придание им одинаковой значимости позволяет полнее пережить глубину этих полярно противоположных чувств.

Творчество Пикассо — это полная многообразия панорама, на фоне которой разворачивается драма между этими двумя полюсами. Его необыкновенная сила, интеллектуальная и физическая, и в 90 лет была под стать непостижимой быстроте его духовного развития в детстве. Рост художника был столь стремителен, что порой он отрицал «детский» период в своем творчестве. И действительно, самые ранние его рисунки содержат идеи, которые волновали Пикассо всю жизнь. В возрасте девяти лет он создает сцену корриды, в которой тонкая передача индивидуальных черт ощущается в образах зрителей и в фигурах восседающих на лошадях пикадоров. Сама композиция рисунка — свидетельство мастерства и зрелости, спонтанности и оригинальности ума ребенка. В ней свойственная детству игра воображения, наивное забвение пропорций и перспективы, видение главного образа за счет принесения в жертву деталей и произвольное сочетание красок. Пикассо не только не отказался от этого приема в дальнейшем, но в еще большей степени развил его, что поможет ему в дальнейшем творчестве и во многих открытиях.

Пабло Руис Пикассо родился в Малаге 25 октября 1881 года в 11 часов 15 минут ночи. Площадь Мерсед, где находился дом семьи Пикассо, в котором появился на свет художник, не самая главная достопримечательность города. В прошлом значение этой площади объяснялось тем, что она расположена позади ворот, ведущих в Гренаду. На юго-восточной стороне к ней вплотную примыкали два крупных холма; на них возвышались две господствовавшие над городом и гаванью маврские крепости — Алькасаба и замок Гибралфоро. Ничто происходящее на узких улочках, узор-но выложенных брусчаткой, не оставалось незамеченным с внушительных крепостных стен. Оба строения были возведены на месте финикийской крепости. Оставленные финикянами и римлянами следы говорят о присутствии на этой земле чужеземцев задолго до завоевания ее в 711 году маврами, для которых она стала главным портом, обслуживающим их столицу — Гренаду. С вершин гор, окаймлявших город, открывалась величественная панорама на убегавшую в глубь полуострова равнину, усеянную виноградниками, начинавшимися у подножия гряды. На юге скатерть плато изящным полумесяцем касалась моря; за ним виднелись снега Атласских гор, напоминавших о близости Африки и о влиянии, которое в прошлом ощущалось в гораздо большей степени, чем теперь.

К концу XIX века каменистые склоны, отделявшие площадь Мерсед от порта, покрылись построенными в течение жизней многих поколений домами из камня. В свое время мавры использовали его для возведения расположенной неподалеку цитадели. Спускавшиеся когда-то террасами сады и дворики с украшавшими их фонтанами стали неузнаваемыми. Они превратились в примкнувшие друг к другу развалины, населенные цыганами, унаследовавшими если не великолепие мавров, то их музыку. Много лет спустя Пикассо писал Сабартесу об этом районе: «Он был известен под названием „Chupa у tira“. В испанском языке эти слова означают „съедать и выбрасывать“: люди, населявшие эти трущобы, были настолько бедны, что питались одним супом из ракушек. Все дворы в нем были усеяны ракушками, которые жители после обеда выбрасывали на улицу прямо из окон. С наступлением ночи район оживал от звука гитар и песен „canto hondo“ — страстных песен любви, написанных на старинные мотивы. Манера их исполнения зависела от мук или радостей, испытываемых певцами. Музыка лилась из грязных лачуг, спускалась по склонам гор и докатывалась до ухоженных садов площади Мерсед».