Роланд Пенроуз - Пикассо

Муньос Деграин поселился в Малаге, подрядившись расписать театр «Сервантес». В настоящее время некоторые работы этого художника выставлены в местном музее. Его имя широко известно в Испании и менее — за ее пределами. Пикассо в течение многих лет умилял рассказ о том, как однажды Деграин вместе со своим другом возвращался из Рима, где ему удалось добиться некоторого признания как художника. Выйдя из поезда, друзья увидели разукрашенную Малагу и одетую во все праздничное толпу. Увенчанные лаврами и доставленные домой с помпой, они были тронуты проявлением такого большого внимания и решили, что все это празднество было организовано в их честь. Каково же было их разочарование, когда они узнали, что следующим поездом в город прибыл король, чтобы выразить соболезнование жертвам землетрясения, которое совпало с рождением Лолы.

В маленьком музее, где работал дон Хосе, в его распоряжении находилась реставрационная мастерская. В ней он мог работать, не отвлекаясь на посторонние дела: музей был открыт редко. Дон Хосе не обнаруживал оригинальности как художник, хотя и знал свое ремесло досконально. Кроме того, его отличала некоторая ограниченность кругозора. Более всего его привлекал салонный жанр. Звери, птицы, лилии, голуби, случайные пейзажи — вот, пожалуй, и вся тематика его полотен. Он испытывал удовлетворение, когда при изображении пернатых ему удавалось передать какую-нибудь сентиментальную сцену: например, на пару голубков, счастливо восседающих на краю голубятни, ревниво, взъерошив перья, взирает снизу третий. Позднее, когда его небольшая коллекция картин была обнаружена семьей некоего Игнате в Южной Америке (ряд этих картин был принят в качестве уплаты за квартиру), ее сочли нецелесообразным выставлять публично из-за банальности сюжетов полотен. Однако дон Хосе оказался прекрасным педагогом, и его уроки были прочно усвоены сыном. Несмотря на неоригинальный стиль, дон Хосе, испытывая свойственное испанцам страстное влечение к реализму, проявлял склонность к экспериментам, которые человек с более узкими и консервативными взглядами счел бы дурным вкусом. Но и то правда, эксперименты эти не всегда оказывались удачными, как это можно было видеть на примере одного из панно, висевшего в доме его дочери Лолы в Барселоне. Как-то дон Хосе купил гипсовую голову греческой богини, классическую красоту которой он решил использовать для создания образа святой мадонны печали. Он приклеил ей брови и подрисовал золотой краской слезы. Затем набросил на нее ткань, пропитанную жидким гипсом, чтобы полотно прилипло к модели. Он постоянно перекрашивал ее масляной краской, меняя цвет в зависимости от настроения. Однако, несмотря на все эти усилия, произведение, как вспоминал Пикассо, получилось уродливым.

От наблюдательного глаза сына не ускользали и другие пригодившиеся ему в будущем приемы. Испытывая страсть к изображению голубей, дон Хосе иногда создавал оригинальные композиции. Он сначала рисовал птиц отдельно на бумаге, затем вырезал их и, постоянно переставляя их на полотне, выбирал понравившееся ему сочетание. Очень рано Пабло познакомился с возможностями необычного использования имеющегося под руками материала. Кисти и краска являлись для него теперь не единственными орудиями труда; в ход могло пойти все — клей, ножи, булавки, ножницы.

С ранних лет одна страсть владела Пикассо. Его мать любила рассказывать, что первым произнесенным им звуком был «piz», означающий настойчивую просьбу дать ему lapiz, карандаш. Малыш мог, сидя по многу часов, с удовольствием выводить на бумаге спирали, которые, как он объяснял окружающим, означали приготовленный из сахара пирог «toruella»; это слово образовано от глагола, означающего «запутывать» или «ставить в тупик». Он начал рисовать задолго до того, как стал говорить; многие его первые картины воплотились в неосознанную форму на песке площади Мерсед, где играли дети.

Эта площадь имеет огромные размеры. Она спроектирована в классическом стиле, с множеством деревьев, которые служат зашитой от палящих лучей солнца для шумной, снующей повсюду детворы и оккупировавших площадь голубей. Образ этих птиц будет сопровождать Пикассо всю жизнь. Добрые и неуловимые, они стали для него символом самых нежных чувств и несбыточных мечтаний. Созданный его рукой много лет спустя голубь мира украсил стены многих городов и был воспринят как символ новой надежды. Из окна квартиры маленький Пабло мог часами наблюдать за полетом голубей над кронами деревьев и слушать их воркование. Созданная доном Хосе картина, о которой Пабло долго потом вспоминал, описывалась им как «огромное полотно, изображающее голубятню с сидящими на шестках пернатыми… миллионами пернатых». Сабартес, которому удалось отыскать эту картину в Малаге, насчитал на ней всего десять птах.

Знание о первых десяти годах жизни художника неполно и противоречиво; однако память Пикассо зафиксировала некоторые мельчайшие детали того периода. В дальнейшем эта цепкость его памяти сыграет большую роль в сделанных им в искусстве открытиях. Сабартес рассказывал, как шестьдесят лет спустя, наблюдая за начинающим ходить ребенком, Пикассо произнес: «А я научился ходить, поддавая ногой банку от печенья „Олибет“. Я знал, что находится внутри». Он подчеркивал важность проникновения в суть вещей, гордясь своей проницательностью, когда он стоял еще только на пороге жизни. Это раннее видение простых геометрических форм, сочетавшееся с желанием узнать, что кроется за их оболочкой, как ничто другое характеризует будущего создателя кубизма.

Зрительная память Пикассо на большие и малые детали, которые поражали его, была поразительно точна. Он мог подробно описать друзьям выполненный в стиле барокко интерьер церкви Виктория и назвать цвета элементов одежды на найденной Сабартесом фотографии, на которой ему было четыре года. Глядя как-то на другую черно-белую фотографию, где он в форме моряка изображен с Лолой, он безошибочно вспоминал: «На Лоле черный костюм, белый пояс и белый воротничок. На мне — белый костюм, темно-синее пальто и голубой берет».

Однако помимо этих разрозненных картин его память сохраняла и другие, более глубокие впечатления периода детства. Он навсегда запомнил искрящийся юмор жителей Малаги, их любовь к пышным корридам и религиозным процессиям во время Страстной недели. Как и они, он ощущал страх во время корриды, особенно в момент наступающей развязки, уносящей с собой жизнь. Яркие контрасты окружающей обстановки — плодородная равнина и каменистая земля, безжалостно палящее солнце и прохлада тенистых улиц и помещений, вонь трущоб и сладостно-пьянящий аромат тропических цветов, пыль, грязь и очищающая свежесть моря — производили на будущего художника неизгладимое впечатление. Они навсегда остались в памяти ребенка, который необыкновенно чутко реагировал на окружавший его мир.