Брассай - Разговоры с Пикассо

БРАССАЙ. А Музей Пикассо в Малаге?

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Он существует, но там нет ни одного произведения Пикассо! Странная история! Я заезжал туда некоторое время назад. Знаете, что выставлено в его залах? Там висят довольно бездарные картины художников Малаги, друзей дона Руиса, отца Пикассо… Правда, Сабартес собирается передать им свою коллекцию графики Пикассо, представляющую, кстати, очень большую ценность.

БРАССАЙ. А семья Вилато? Она согласна отдать музею Барселоны полотна, которые находятся у них? Родственники Пикассо однажды показали мне свою коллекцию. Я видел несколько ранних полотен Пикассо, таких как «Наука и милосердие», а также кое-что из более поздних произведений.

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Семья Вилато небогата. Они не могут передать коллекцию в музей безвозмездно – только продать. И притом их согласие зависит от того, какую сумму им за нее предложат…

Обед накрыт в ярко освещенной столовой. Я вижу висящий на стене натюрморт Пикассо, скульптуру и рисунки Анри Лорана. Одну стену полностью занимает яркая абстрактная фреска Фернана Леже.

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Не исключено, что это его последнее творение. Он написал ее здесь, прямо на стене, недели за две до смерти. Видите, в этом месте краска чуть-чуть подтекла? Леже собирался приехать еще раз и стереть этот подтек. Но все так и осталось. И меня это совершенно не смущает… Леже действительно был мастером декорирования больших стеновых пространств. Но поскольку у него не было заказов, он занимался этим очень редко… Государству не было до него никакого дела… Надо сказать, что во Франции только католическая церковь умеет поощрять современных крупных художников: Матисс, Леже, Руо, Ле Корбюзье. Если хочешь получить общее представление о современном искусстве, надо ехать в Ванс, Роншан, Санселлемо, Роканкур. Великая заслуга отца Кутюрье состоит в том, что он внушал духовенству уважение к этому искусству, но те вели себя двусмысленно, чтобы не сказать враждебно. Задача была не из простых. Ему возражали, и не без основания, что большинство этих художников были людьми неверующими. Но при всем том самое прекрасное, что создал Леже, это, без сомнения, витражи в Роканкуре. Мне кажется невероятным, что это религиозное произведение, созданное коммунистом и атеистом, нимало не оскорбляет чувств верующих… Ни в чем не погрешив против своего искусства и собственных идей, Леже просто взял те элементы распятия, которые ему подходили: молот, гвозди, губку, лестницу и прочее – словом, те предметы, которым он привык придавать красоту…

БРАССАЙ. В храме на плоскогорье Асси он действовал примерно так же. Весь мозаичный фасад посвящен атрибутике, сопровождающей образ Девы Непорочной: престол, венец и т. д. А Пикассо? Вы полагаете, что он сделал бы больше крупных фресок, если бы получал заказы?

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Пикассо – совсем другое дело… Он не очень любит работать по заказу… «Герника», «Война и мир» возникли стихийно. Работать над панно в ЮНЕСКО он согласился неохотно и только по настоятельным просьбам Жоржа Салля. И его труды, надо сказать, не были оценены по достоинству: ни одно из его произведений не принималось так холодно…

БРАССАЙ. В этом виноваты архитекторы! Они предоставили ему очень большое пространство для росписи, но не дали возможности видеть свою работу с достаточно удаленной точки… Вот что коробит в этой истории… Если отойти от панно подальше, то перспективу перекрывают подвесные мостки. А знаете, для чего они установлены? Чтобы туда было удобно ходить электрику, который обслуживает прожекторы, освещающие два соседних зала…

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Меня эти мостки тоже удивили… И я поинтересовался у архитектора Бройера, каково их предназначение. Он ответил: «Я сделал это, чтобы “разорвать” пространство…»

БРАССАЙ. Именно этот «разрыв» и не дает возможности получить целостное впечатление от панно…

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Вы ведь тоже делали панно для ЮНЕСКО.…

БРАССАЙ. Да, «Тростник», семь метров на три. Но мне жаловаться не на что, оно расположено хорошо… Как один из авторов, я присутствовал у Лорана на обеде, данном в честь художников, принимавших участие в оформлении дворца ЮНЕСКО. Там собрались все, кроме Пикассо и Миро. Какая мощная плеяда! Ле Корбюзье, Нерви, Бройер, Гропиус, Зерфус, Эванс; директор ЮНЕСКО произнес тост стоя. Разгоряченный виски и хорошими винами, он стукнул кулаком по столу: «Это сделано! Это существует! И это сделали мы!» – и насмешливо добавил: «А теперь наш друг Жорж Салль расскажет нам, что он на самом деле думает о панно Пикассо…» Слегка удивленный Жорж Салль уже собирался встать, но его опередил Ле Корбюзье: «Все, что могу сказать я, – надеюсь, мой опыт и мое мнение для вас не пустой звук – это то, что панно Пикассо – безусловный шедевр… Неважно, что о нем думают сегодня. Через десять, через двадцать лет эта красота станет очевидной для всех…» И предложил отправить автору поздравительную телеграмму с подписями всех присутствующих. Что и было сделано.

Мы сидим за столом.

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Икра свежая. Прямиком из Москвы. Ее только что привезла Надя Леже, которая захватила в придачу и несколько бутылок водки. Она провела там несколько недель, готовила большую выставку Фернана Леже, которая откроется в декабре. Кстати, это будет самая большая его выставка из когда-либо проходивших… Там будет выставлено все, что есть в Музее Леже, и еще много другого. Я тоже туда передал кое-что. И думаю – надеюсь, – что это будет поворот в советской культурной жизни, из-за железного занавеса самой отсталой в Восточной Европе, если не считать Восточной Германии. В сравнении с ними Чехословакия вкупе с Польшей и Венгрией – это авангард… Я сам собираюсь в Россию на открытие выставки. Мишель и Зетта поедут со мной. Надя Леже уже спрашивала у нас размер головы, чтобы заказать меховые шапки, потому что в декабре в Москве может быть очень холодно…

Канвейлер, которому скоро должно исполниться восемьдесят лет, ест с большим аппетитом. Большой ложкой накладывает икру, выпивает несколько рюмок водки. Горячее блюдо – восхитительная утка с апельсинами, за ней сыр, на десерт – шоколадный пирог. Идет разговор о коллекционерах.

БРАССАЙ. Недавно мне довелось увидеть коллекцию г-жи Жанны Вальтер, вдовы Поля Гийома. Собрание оказалось гораздо богаче, чем я предполагал… Музей Оранжери сейчас готовится его принять. Но дарительница потребовала, чтобы картины были размещены так же, как у нее дома, – в окружении мебели, ковров, занавесей, светильников… Она передает коллекцию музею только на этих условиях.

Д.-А. КАНВЕЙЛЕР. Можно только восхищаться ценителями искусства, которые дарят свои собрания государству. Однако мне не кажется, что они правы, ставя подобные условия… Зачем? Это мешает расположить произведения искусства, следуя очевидной логике: весь Ренуар, весь Сезанн, весь Пикассо – все рядом. Можно сгруппировать их, исходя из принадлежности к определенной школе, можно собрать художников, творивших в одну эпоху, – интерес будет представлять только такая экспозиция. Любая коллекция, сколько бы усилий ни потребовалось на ее собирание, представляет весьма относительный интерес. Подобные собрания логично именно рассредоточивать, хотя имя дарителя, разумеется, должно фигурировать на каждой картине.