Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Перестань зевать, ради бога! Стоишь с женщиной и зеваешь.

– Виноват. Между прочим, еще шести нету.

– А я совсем спать не могу. На всех чертей, наверное, похожа…

– Ты ослепительна.

– Не надо… И куда нас несет?.. Ну, не надо, пожалуйста.

– Спят все.

– А проводница? Приедем сейчас… Озеро какое-то бесконечное… Смотри – церквушка.

– Это погост. Кладбище видишь? Значит – погост.

– Ненавижу, когда ты таким тоном разговариваешь.

– Каким?

– Вот таким. Менторским. Поучающим.

– Все равно ты в меня влюблена как кошка.

– Вот дурак.

– Э, молодежь, приехали! – Проводница отправилась в тамбур.

– Торопись, он стоит три минуты. Слыхала? Молодежь – это мы.

– Подожди. Поцелуй меня.

Подплыл каменный обшарпанный вокзал с цифрами “1912”, выложенными по фронтону, и фигурой Меркурия. Перрон оказался мал. Сиротливый хвост из двух вагонов остался на открытом пространстве.

– Господи, я же замучаюсь со своей юбкой…

Он спустился на насыпь, поставил чемодан и сумку, растопырил руки. Женщина задержалась на мгновение на высокой подножке и, негромко охнув, прыгнула.

– С приездом! Какой сегодня день, Саня? Суббота?

– Не знаю, ей-богу, так все перепуталось…

– Воскресенье! – крикнула им вслед проводница.

Шофер косился на нее в зеркальце.

Мотора он не выключал, “дворники”, скрипя тягуче, сгоняли со стекла редкие капли.

Шоколадный, с желтыми подпалинами петух слонялся по двору, ворча. За деревней над темным ельником показалась из-за туч чистая бледная полоска.

Шофер сопел. Жидкие кустики волос вздрагивали на розовой проплешине.

Саша глянула в зеркальце со злобой – он усмехнулся.

Тут Илья затопал по ступенькам.

– Порядок, – сказал он и стал расплачиваться.

Девочка лет четырех и хозяин вышли на крыльцо и смотрели, как они идут.

– Телевизор у хозяев, приемник у нас. Живут – дай бог… Окно прямо на озеро. Что ты, Саша?

– Ничего.

Они остановились.

– Что-нибудь не так?

– Не обращай внимания. – Она постаралась улыбнуться и взяла его под руку. – Укачало немножко.

С виду хозяин был моложе тридцати, русоволосый голубоглазый парень, слегка отяжелевший.

– Знакомьтесь, – сказал Илья. – Это моя жена. Ее зовут Саша.

В комнате слабо пахло пылью.

– Кровать новая, хорошая, вставать не захочете… – У Дуси, хозяйки, плавный голосок и такие же, как у мужа, светлые глаза. – Прошлый год купили на Троицу. Отдыхайте, сколько понравится.

– И не на Троицу, а на майские. Сто тридцать рублей отдали под самый праздник…

Хозяин в вязаных носках и девочка стояли в дверях. Девочка дичилась, смотрела исподлобья, а глаза плутоватые, без боязни.

– Одеялку берите, еще и другую дам. Эдуард, приволоки теть-Катину, зеленую, что в сундуке. А то – перину хотите?

– Хватит, куда!

– Дак студено ночью, не в Крыму, чай. Перина нешуточная, косточки-то погреть, ну? Заморозите жену…

Она засмеялась и лукаво и застенчиво. У нее недоставало бокового зуба, улыбка выходила щербатая, как у подростка.

– Стряпать – на дворе, печка. Растопить умеете? А то мне покличьте. Умываться вон за дверью, покажи, Эдуард. Магазин хороший, а коли повкусней чего, селедочки или колбаски, в Буяново прогуляетесь. Вина белого – в Буянове опять. Молочка, конечно, кушайте, сколько захотите…

Илья присел к девочке:

– Меня Илья зовут. А тебя как?

– Чего стихла, ну? Скажи, как зовут, спрашивают тебя…

– Она, наверное, забыла.

– Знает она, вот девка. – Хозяин принес одеяло. – Таня ее звать…

Дуся опять засмеялась:

– Она у нас смутная. То – спасу нет, а то как зверенок, стоит, не гукнет… Пожалуйста, спите на здоровье, утомились небось? Вы с Петрозаводска будете?

– Мы из Ленинграда. – Илья сел на кровать и достал бумажник. – Значит, рубль с человека, два рубля день, шесть дней – это будет двенадцать. Правильно, Дуся? И молоко. Почем у вас молоко?

– Тридцать копеек.

– Литр в день нам хватит? Саша, ты слышишь?

– Я не знаю.

– А кто знает? Ладно… Дуся, вот пятнадцать рублей, там разберемся.

– Мне не спешно, вы глядите, как вам сподручней. Ну, давайте… Дак коли надо чего, скажите, не стыдитесь…

Хозяева вышли и притворили за собой двери.

Саша в плаще стояла у окна.

– Иди сюда, – сказал Илья.

За окном виднелось озеро, прикрытое стеной дождя, и вода в озере кипела.

– Я не гордый, и сам подойду.

Они обнялись.

– Хозяева не понравились?

– Очень милые хозяева.

– А что?

Она пожала плечом.

– Ты бледная. Приляг, ты не спала толком. Откроем окно и спи. Смотри, какой дождь.

– Не хочу.

Он вынул сигареты, закурил.

– Не надо, Саш. Плюнь. Ведь это же не просто так. Это только так выглядит.

– Все равно.

– Черт, пепельницу надо попросить…

– Может, они в доме не курят.

– Курят, я видел – Эдик курил… Ну, хорошо. И что же мы будем делать?

– Илюша, мне не семнадцать лет, мне тридцать скоро. И все уже не так легко дается. Постарайся меня понять.

В глазах Саши заблестели слезы.

– Я понимаю.

Он прошелся по комнате, стряхнул пепел в горшок с фуксией. Отворил окно, постоял, вдыхая холодный, пахнущий озерной сыростью воздух.

– Только, пожалуйста, я тебя очень прошу, не называй меня женой.

– Ты моя жена.

– Ты даже не замечаешь, когда говоришь “моя жена” про Ларису. У тебя две жены сразу?

Илья коротко взглянул на нее, выбросил сигарету, присел на подоконник.

Саша подошла и положила ладонь ему на шею.

– Не сердись на меня. Я злая. Но я тебя люблю.

– Э, а вы что же, Дуся? Не годится!

– Я наливку лучше люблю, белое-то злое вино. Вы на меня не глядите. Груздочек вон цепляйте, я еще доложу.

Девочка ковырялась в тарелке с глазуньей и не сводила глаз с Ильи.

– И сколько же в месяц выходит, если не секрет? – спрашивал он.

– Почему секрет? Тот раз сто четыре вышло. Еще прежний раз – сто двадцать. А бывает, и полторы набежит.

– Ой, он вам наскажет! Полторы? Где ж полторы, ну?

– Чего, чего? Колька Михалев тот раз сколько угреб? Полторы сотни и вышло.

– Дак Михале-ев! Когда ж ты с Михалевым вровень-то получал? Людей не смеши!

– А тебе солить их, деньги? И так хватит. Здоровье, небось, не казенное.

Все засмеялись, а Дуся громче всех.

– Жить, конечно, можно, при машине. – Дуся вздохнула. – Машина-то заработает. В поле пупок драть – там шибко не разгуляешься.

– Куды храбрая какая! Много он тебе заработает, сам-то… Ты с мое на нем отсиди, с темна до темна!

– А вы в поле работаете, Дуся?

– Да дома она, с Татьяной. Языком здорова строчить…

– Ой-ой, выпил – уже себя не сознаешь. Люди незнамо что подумают, ну! Я на ферме работала, покамест в декрет не ушла. Дояркой… а после он на курсах был, опять я работала.