Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

Пьер остается один за столом. Из других дверей бесшумно появляется Люба и садится за стол. Некоторое время они молчат, доносится громкий голос Чухновского. Возвращается Зинаида Пална, садится, прислушиваясь к разговору в коридоре.

– Все-таки откуда у вас такой хороший русский? – спрашивает Люба.

Пьер улыбается:

– Мама баюкала меня по-русски… А вы учитесь или работаете?

– Сейчас я временно не работаю. А вообще я закончила восточное отделение истфака…

– Арабский?

– Хинди.

Чухновский говорит по телефону в коридоре.

– …Я все высказал на последнем секретариате… Нет, я не мнительный, Пал Иваныч! Депутат, лауреат – оказывается, это все не имеет значения… А вы посчитайте! Статья в “Литературке”, абсолютно хамская и бездоказательная. Из делегации в Италию меня в последний момент убрали, и буквально через два дня я узнаю, что “Советский писатель” вынул книгу из плана под надуманным предлогом! Это все как? Случайности? Совпадения? Пожалуйста, я готов к серьезному разговору…

– А чем занимается ваша мама? – спрашивает Пьера Зинаида Пална.

– Это… очень интересно. У мамы… забыл, как по-русски… Она чувствует запахи, аромат…

– Обоняние…

– Да, да, обоняние… У нее такой талант от природы, особенная чувствительность к аромату. Перед войной она работала для Коко Шанель. Вы знаете Дом Шанель?

– Духи? – усмехается Люба. – Конечно…

– Да, парфюм… Она очень хорошо зарабатывала у Шанель. Когда арестовали отца, мама четыре месяца была в гестапо. Ей сломали ключицу, она неправильно срослась. И ее талант пропал, она перестала чувствовать аромат…

Входит Чухновский, садится за стол, разливает водку.

– Ну чего ты так заводишься? – вздыхает Зинаида Пална. – Чего ты нервничаешь?

Чухновский мрачен.

– Оказывается, я мнительный… А то я не знаю, кто под меня копает!

Он чокается с Пьером.

– Сколько же вам было лет, когда маму забрали в гестапо? – спрашивает Зинаида Пална.

– Одиннадцать.

– И вы остались без мамы, без папы? Как же вы справились?

– Пас коров в Оверни, в деревне у родственников отца…

– А мама?

– После войны мама работала два года в Нью-Йорке, в аппарате Объединенных Наций как переводчик. А сейчас работает у “Галлимар”, это большой издательский дом… Она, как это? Agent comptable … Кто деньги считает…

– Бухгалтер?

– Да, да, бухгалтер… Вот она…

Он достает бумажник, раскрывает и протягивает фотографию Зинаиде Палне. Она рассматривает фото, потом передает его Любе.

– Красивая женщина…

– Правда, мама была очень красивая…

– А сколько лет вашей маме?

– На этой фотографии – пятьдесят три.

– Как пятьдесят три? – Люба поднимает на Пьера растерянный взгляд. – Не может быть!

– Это я снимал в Ницце в прошлом году. Она очень трудно переживает свой возраст. Красота уходит…

Зинаида Пална встает и выходит. Люба возвращает фото Пьеру и тоже встает.

– Николай Кузьмич, я бы хотел попасть за кулисы Большого театра в Москве и Кировского в Ленинграде. Меня интересует судьба Мариуса Петипа, француза, который создал русскую школу балета. Мне нужно получить доступ в архивы. Не могли бы вы мне помочь?

Чухновский с досадой вертит рюмку в руке.

– Мой тебе дружеский совет: не болтай лишнего. И не доверяй никому…

Поздно вечером Пьер едет в метро. Вагон полупустой, в углу спит пьяный в пиджаке на голом теле, молодая парочка держится за руки, да в другом конце вагона громко разговаривает компания молодых парней.

На станции “Проспект Маркса” открываются двери, Пьер выходит.

Подойдя к гостинице, Пьер оборачивается.

Манежная площадь безлюдна, ползет одинокий грузовик. В тусклом свете фонарей вдоль Александровского сада тащится прохожий. Оживают куранты на Спасской башне, отбивая четверти. Наверху гостиницы “Москва” разом гаснет освещение в кафе “Огни Москвы”. В ночном небе горят рубиновые звезды на башнях Кремля.

В номере Пьер выдвигает ящик стола и цепенеет – ящик пуст. Он принимается лихорадочно шарить по ящикам, хватает куртку, ощупывает карманы.

В коридоре взволнованный Пьер объясняется с невозмутимой дежурной по этажу.

– Да вы не переживайте, это какое-то недоразумение… Все найдется, разъяснится. Это “Националь” – у нас не воруют. Вы поглядите как следует, чего-нибудь напутали, куда-нибудь не туда положили…

За столом в номере сержант милиции составляет протокол. Другой милиционер с погонами младшего лейтенанта расхаживает по комнате, оглядывая беспорядочно разбросанные вещи. Пьер выдвигает ящик, показывает.

– Вот сюда я положил паспорт и деньги…

– Вы сядьте и успокойтесь, – советует младший лейтенант.

Сержант спрашивает:

– В котором часу вы покинули номер?

– Точно я не помню… Около шести часов.

– Около восемнадцати… А вернулись?

– В полночь. Я зашел в гостиницу, как раз куранты били…

– Ноль ноль пять… Где вы находились между восемнадцатью часами и нолем?

– Меня пригласил писатель Чухновский…

Младший лейтенант заинтересовался:

– Депутат Верховного Совета? Какой Чухновский?

– Да.

– Вы с ним знакомы, что ли? Откуда вы его знаете?

– Он приходил к нам в Париже. Он писал о моем отце…

– Он кто?

– Кто?

– Ваш отец? Чем он занимается?

– Он погиб в немецком лагере. Он участвовал в Сопротивлении.

– Паспорт французский? – строго спрашивает сержант.

– Да. Я гражданин Французской Республики.

– Денег сколько было?

– Три тысячи двести франков…

Младший лейтенант вздыхает:

– Ладно, разберемся…

Он смотрит в окно. И Пьер невольно поворачивает голову. Над Красной площадью занимается рассвет.

У знаменитого “Дома Игумнова” на Большой Якиманке, резиденции посла Франции, Пьер разглядывает экзотический фасад. Набравшись храбрости, он взбегает по ступенькам и нажимает на кнопку звонка.

Откинувшись в кресле за письменным столом, второй секретарь посольства Мартен с некоторым раздражением отчитывает стоящего перед ним Пьера:

– Почему я должен объяснять вам подобные вещи? Это не я, а вы изучаете русскую литературу. Достоевский – это, конечно, шикарно. Но разве он советует оставлять деньги в отеле? Ваши профессора не предупреждали вас, куда вы едете?

– Я думал, что… мне сказали, что это прекрасный отель…

Мартен достает бумажник.

– Сто рублей – этого достаточно, чтобы прожить три дня. К счастью, французское государство содержит своих стажеров щедро. В среду вы получите вашу стипендию и, надеюсь, вернете мне эту сумму. И я бы просил вас не оставлять деньги в номере. Я бы не советовал делать это ни в Париже, ни Лондоне, а уж в Москве…

– Спасибо, месье. Разумеется, я верну вам деньги… Я понял, что надо быть осторожным.