Антон Первушин - Конспирологическая утопия братьев Стругацких

Оставим в стороне политические предпочтения авторов многочисленных романов о «попаданцах». Будем считать, что в том случае, когда они мечтают о продлении сталинской эпохи или романовской монархии лет на двадцать-тридцать, то добросовестно заблуждаются, связывая свои чаяния со спекулятивными интерпретациями отечественной истории. То есть будем воспринимать их страстное желание изменить мир в позитивном ключе. Тогда у нас получится, что вся литература о «попаданцах» – своего рода конспирологическая утопия. Персонаж из нашего времени знает, как лучше устроить общество, каких ошибок следует избежать, что способствует прогрессу, что является приоритетным для развития. Но он не может действовать в открытую, посему обращается непосредственно к властям, давая им ключ к пониманию происходящих процессов, а зачастую и инструменты из будущего, которые следует использовать с умом. Фактически такой персонаж выступает в роли тайной силы, главной целью которой является установление нового мирового порядка. И прошлое не может противиться его выбору, каким бы странным этот выбор ни казался – ведь человеку из будущего лучше знать, он мера и судья.

К сожалению, авторы фантастики о «попаданцах» редко показывают последствия игр с историей. В лучшем случае их хватает на поверхностное утверждение, будто бы, сохранив бóльшую часть ресурсов (в первую очередь человеческих), Россия рванула бы вверх опережающими темпами и завоевала бы Солнечную систему. На кой сдались обновленной и многочисленной России мёртвые каменистые миры, обычно не уточняется – видимо, фантасты полагают, вопреки реальному опыту, что стремление к звёздам испокон века присуще нашему народу (вышеупомянутый Анатолий Логинов в своём романе выводит главным энтузиастом пилотируемой космонавтики Лаврентия Берию!). На самом деле для обоснования необходимости космической экспансии в данном случае нет особой нужды – вне зависимости от политических пристрастий все современные авторы российской фантастики утверждают «по умолчанию» одну и ту же утопию, в рамках которой такая экспансия выглядит органичным и обязательным элементом. Речь идёт, разумеется, об утопии, созданной воображением Аркадия и Бориса Стругацких.

В последние годы Борис Натанович Стругацкий подвергался ожесточённой критике. Будь то анонимная сетевая критика, цена которой грош в базарный день, на неё можно было бы не обращать внимания, однако шпильки в адрес БНа позволяют себе даже те, кто считается любителями и знатоками его творчества. И даже те, кто называют себя его учениками! В их неслаженном хоре слышится неприкрытая обида. По утверждению критиков, когда-то братья Стругацкие сумели пленить мечтой о великолепном будущем несколько поколений читателей, а сегодня, дескать, БНС «изменил» мечте, «предал» идеалы и полагает общество потребления идеальным вариантом будущего.

Как водится, критики подменяют авторитетное мнение собственными психологическими комплексами. Личная рефлексия застит им взгляд на реальность. Но прежде чем указать на их ошибки, поясню, о чём идет речь. Аркадий и Борис Стругацкие создали самую известную в советской фантастике утопию – Мир Полдня (Полудня). Многолетнюю популярность ей обеспечила хронологическая связность текстов: от романа «Страна багровых туч» (1959) через сборник новелл «Полдень, XXII век (Возвращение)» (1960–1963) до повести «Волны гасят ветер» (1986) можно проследить полноценную «историю будущего», включающую не только событийный ряд, но и биографии центральных персонажей. Читательский успех обеспечили великолепный литературный стиль и ключевая идея, которую можно сформулировать так: люди светлого будущего мало чем будут отличаться от наших современников – они будут умнее, добрее, интеллигентнее, ответственнее, рассудительнее, но останутся «почти такими же». Любой читатель мог соотнести себя с описываемыми персонажами и найти себе «место под солнцем» в прекрасной утопии. И соотносили. И искали. И находили. Пожалуй, это первая утопия в истории литературы, которая обходилась без дидактики и которую каждый мог примерить по себе. Стоит ли удивляться, что многие поклонники Мира Полдня начали воспринимать его не как литературный образ, а как готовую модель лучшего общественного устройства, которую можно овеществить при известном приложении сил?

Братья Стругацкие начинали придумывать Мир Полдня во второй половине 1950-х годов – в то время, когда они искренне верили, что, избавившись от сталинизма, Советский Союз сумеет стать передовой державой и построить коммунизм ещё при жизни их поколения. Посему выглядит логичным относить этот вымышленный мир к числу коммунистических утопий. Однако позднее пришло разочарование, хорошо описанное самими Стругацкими в романе «Град обречённый» (текст романа появился в начале 1970-х, но был впервые напечатан в 1989 году). Коммунизм потерял для них былую привлекательность, что было вполне предсказуемо – советские коммунисты так и не справились ни с одной из серьезных проблем послевоенного мира, а грызня элит (осуждение Сталина, снятие Хрущёва) не способствовала укреплению надежд на скорое наступление светлого будущего в СССР. Согласно изменению взглядов стали жёстче и «полуденные» тексты братьев Стругацких. Читатель узнал о тайной стороне деятельности обитателей утопии – о прогрессорах, вмешивающихся в дела инопланетных гуманоидных рас; о Комиссии по контролю, сдерживающей развитие земной цивилизации; о люденах, потерявших всё человеческое на новом витке биологической эволюции. Среди «младших научных сотрудников», о которых и для которых писали Стругацкие, всё чаще можно было увидеть профессиональных убийц и двуличных дознавателей. Впрочем, даже такое заметное изменение фактуры не повлияло на восторженное отношение поклонников к Миру Полдня – здесь авторы потеряли контроль над интерпретациями, как часто случается с культовыми произведениями. Но возможно ли авторов за это обвинять? Ведь от искажений замысла внутри читательского восприятия не застрахован ни один писатель, даже если он бездумно строчит инструкцию к новому пылесосу.

Борис Натанович Стругацкий имел полное право заявить, что больше не разделяет ценностей персонажей текстов, написанных в молодости. Мог публично отмежеваться от коммунистической утопии. Однако, вопреки мнению обвиняющих критиков, ничего подобного он не сделал. Наоборот, до конца жизни БНС не уставал повторять, что Мир Полдня – лучший из воображаемых миров. В качестве доказательства можно привести всего лишь две короткие цитаты. Из интервью 1998 года: «К Миру Полудня мы всегда относились как К-Миру-в-котором-Нам-Хочется-Жить. Не более, но и не менее. Было, разумеется, время – конец 50-х, – когда этот мир казался нам реально достижимым и даже – в обозримом будущем. Но это заблуждение быстро миновало. Мир этот (на наш вкус) хорош, но, скорее всего, недостижим, пока мы не научимся что-то делать с обезьяной, сидящей внутри каждого из нас» . Из интервью 2012 года: «Мир Полудня по-прежнему остаётся (и останется навсегда) Миром-в-Котором-я-Хотел-бы-Жить-и-Работать. Сегодня мир этот представляется недостижимым. <���…> Мир, идёт совсем другой дорогой, имея целью создание Общества Потребления, и эта цель, похоже, совпадает с направлением пресловутой «равнодействующей миллионов воль» (о которой Лев Толстой писал ещё в позапрошлом веке)» . Как видите, отношение БНа к утопии, придуманной двумя молодыми писателями полвека назад, практически не изменилось за последние четырнадцать лет, а за это время, кстати сказать, даже высшие лица государства умудрились неоднократно пересмотреть свои мировоззренческие и политические приоритеты.