Эфраим Баух - Ядро иудейства

Футуризированный в юности Пастернак, казалось бы, легче коллеги Осипа переносил свое "еврейство", но это лишь казалось. Роман "Доктор Живаго", тайком прочитываемый нами в одну ночь в годы всеобщей перлюстрации, усиленного сыска и мышиного фиска, и воспринимаемый, как свет в окошке в атмосфере всеобщего "криводушья", по выражению Нобелевского лауреата, отказавшегося от премии по известным всем и каждому обстоятельствам, в последующие десятилетия значительно потускнел. И что осталось в сухом, но все еще пылающем остатке? Выпятилась и бесконечно обсуждается мучительная неприязнь автора к своему неотстающему еврейству. Ведь даже гению полагалось заполнять в анкете пятый пункт.

Да что говорить: чем мешало провозвестнику будущего мира всеобщего счастья, безоглядно выстилающему благими намерениями дорогу в ад, Карлу (при рождении – Мордехаю) – не папе Карло, с бессмысленным упорством строгающему мир деревянных человечков, востривших нос во все дела, а скорее бородатому злодею, подобно Карле Черномору, – его еврейство.

От своих корней откреститься невозможно. Сколько их не выкорчевывай, слишком они глубоки и неуничтожимы. Тут даже не идет речь о последующих побегах этих корней – христианстве, исламе, фрейдистском комплексе "ненависти к отцу", и множестве иных комплексов.

Корни эти экзистенциальны, проще говоря, идут от самой сущности Сотворения существа с челом века – человека. Однажды открывшись, они уже не могут исчезнуть, сколько их не отрицай, не отбирай, не унижай, не уничтожай, не заваливай землей – пробьются. Тут не обойтись без мессианской эсхатологии.

Мессианская эсхатология не просто изобретение евреев, а их судьба. Евреи ведь народ Книги, а всякий текст подспудно связан, прочен и зависим от "теологического контекста". Стоит подумать над тем, не будет ли разрушена любая речь при попытке сделать ее независимой от "теологического контекста". Сообразность и прочность мира людей держится на этой основе, во всех ипостасях скрепленная Высшим присутствием. Снять эти скрепы, и все разваливается в кровавый хаос "конца дней".

Эсхатология напрягает Историю, заставляя ее балансировать над пропастью вечно ожидаемого Апокалипсиса, и тем самым взывая к ценностям жизни, как правды и справедливости, что, по сути, и есть – ожидание Мессии.

Эсхатология – это бытие, выходящее за пределы Истории, предполагающая личность, способную отвечать за свою жизнь, говорить от своего имени, а не повторять анонимные слова, диктуемые ей Историей.

Эсхатология – предупреждение – против провала в хаос, предупреждение Богом еврея, избранного Им на участь Иова.

В годы юности легко и заранее прочитывалась ситуация: евреи– полукровки (прозываемые окружающими аборигенами – "полужидками") отрабатывали русский хлеб. И как ни пытались откреститься от своей въедливой нации, слишком слабо было им стать ловчее таких же "прокаженных", чаще всего "полных" евреев, тысячелетиями пытающихся отказаться от матери, а то и отца, вплоть до затирания их имен на надгробьях и замены их титульными фамилиями их жен из среды аборигенов. Писателям было легче: им разрешалось прикрываться псевдонимами еще до кампании по "раскрытию псевдонимов".

Драматургам это даже высочайше рекомендовалось для карьеры. Так Котляр стал Алёшиным, Лифшиц – Володиным, Маршак – Шатровым, Гибельман – Рощиным, Гоберман – Алексиным.

В годы перестройки, по телевидению, на всю страну передавали творческий вечер Шатрова. Развернув записку из зала, он ее сразу (сказывалась оказавшаяся впоследствии ложной атмосфера еще незнакомой свободы и искренности первых шагов гласности и перестройки) прочел вслух. Не помню, как она точно звучала, но смысл был таков: почему вы Шатров, когда вы – Маршак (кстати, фамилия древнееврейская – уважаемого рава, подобно Рамбаму или Рамбану). Шатров начал стыдить безмолвствующую аудиторию, но это выглядело жалко, и более было похоже на оправдание. Стыд, неловкость висели топором в воздухе, все, сидящие в зале и даже в отдалении, у экранов, ощущали, и, главное, понимали, что их словно окунули в нечто дурно пахнущее.

"Народ безмолвствовал", но это не было безмолвие угрозы или затыкание ртов, а, скорее, зажимание носа, когда внезапно обнажаются затхлые задворки десятилетий прошедшей и, увы, не ушедшей жизни.

На лекции о прогрессивном параличе один из отцов советской психиатрии М.О.Гуревич демонстрировал больную с этим тяжелым заболеванием, сопровождающимся слабоумием. Она не могла назвать ни своего имени, ни числа, ни времени года. Но на вопрос, кто ее привез в больницу, она неожиданно, с осознанной злобностью, ответила: "Жиды".

Профессор обернулся к аудитории и заметил:

"Вот видите, как мало нужно ума, чтобы быть антисемитом".

Но – чума на голову, в которой мало ума и слишком много власти. Такие особи периодически возникают в истории. Они обладают несгибаемой самоуверенностью, что могут поставить последнюю точку в этом деле. Один из таких, по имени Адольф Алоизыч, был совсем близок к решению, да и тот надорвался.

Вспоминаю слова Юлиана Тувима о родословной еврейского народа – не по крови, текущей в жилах, а по крови, текущей из жил, прочитав следующие строки из эссе писателя и музыканта Леонида Гиршовича "Плачущие маски" ("Окна". 28 апреля 2011), впрямую связанные с со словами Юлиана Тувима: "если еврея уколоть, у него тоже пойдет кровь…" Такой эксперимент всегда пользовался успехом. Это кажется невероятным, но кровь евреев всегда была разрешена к пролитию.

Автор эссе как бы цитирует, хотя, как ни странно, без кавычек, "левых" открывающих давно известную, ставшую уже тривиальной, будь она даже повторена "левыми", к которым с излишним подобострастием прислушивается Запад, мысль о том, что "еврейского вопроса нет и не было. Доказано, что в строго научном смысле слова еврейской расы не существует… В резолюции ООН совершенно справедливо сионизм приравнивается к расизму… "

Более того, и в этом особая постмодернистская софистика, быть может, навеянная пребыванием автора эссе в парижском Центре Помпиду – "… Во-первых, евреев не существует. Мандельштам – русский поэт лютеранского вероисповедания, а Лосев – русский поэт неустановленного вероисповедания. А во-вторых, антисемитизм – чувство общечеловеческое, отказывать еврею в праве на него есть скрытая форма антисемитизма…"

Тут, ненароком, обидишься, если тебя не назвали "жидом", и таким образом нарушили твое освященное веками право быть "презренным евреем", торжественно и брезгливо растоптанным в прах этими словами Пушкина, потомка эфиопов.

Не могу припомнить, где и кем это отмечено, что Пастернак называл евреев, "окопавшихся", по выражению автора эссе, в Израиле, – "жидоба". При всей неприязни к своему еврейству, не мог он опуститься до такого базарного языка, особенно после частых поездок на электричках из Переделкино в Москву, проделанных мной бессчетное число раз, где волей-неволей окунаешься по макушку в простоту, которая хуже воровства, русского люда, обильно пересыпанную матом, и все же восхваляемую поэтом – "…Превозмогая обожанье/, Я наблюдал, боготворя./ Здесь были бабы, слобожане,/ Учащиеся, слесаря./ В них не было следов холопства,/ Которые кладет нужда,/ И новости и неудобства/ Они несли, как господа/…"