Арсен Казарян - В защиту Гамлета

Итак, принц Гамлет потерял отца (любимого отца, как мы увидим далее по контексту пьесы). Огромна скорбь в душе Гамлета, но не успел он еще выйти из состояния горя, как его мать (любимая мать, как тоже чувствуется по контексту) выходит замуж за брата отца (и до этого вызывающего неприязнь). Как? Его мать, казалось, горячо любившая мужа – лгала? И брат, преданный брат, лгал в своих братских чувствах. Неужели все в этом мире ложь? В самых близких людях неожиданно раскрылась бездна подлости. Гамлет поражен! Так кому же верить? Стоит ли после этого вообще жить? Вот начало пьесы – подразумеваемое начало. В подобном душевном состоянии перед нами впервые предстает Гамлет – принц датский.

О, если б ты, моя тугая плоть,

Могла растаять, сгинуть, испариться!

О, если бы предвечный не занес

В грехи самоубийство! Боже! Боже!

Каким ничтожным, плоским и тупым

Мне кажется весь свет в своих стремленьях!

О мерзость! Как невыполотый сад,

Дай волю травам – зарастет бурьяном,

С такой же безраздельностью весь мир

Заполонили грубые начала. 1 1 Здесь и далее текст трагедии приводится в переводе Б. Пастернака

Все, что он видел и слезы, и крики, и черные наряды – все это “способы казаться и их легко сыграть”. Еще ничего не известно о призраке отца, только боль потери и чувства свершенной подлости. И здесь, в этом состоянии Гамлет принимает решение молчать. Что же может, в таких условиях, побудить человека опасаться высказывать свои мысли вслух, не страх ли предательства. Если предали самые близкие, то кому же верить? Да и Дания того времени, как чувствуется из трагедии, полна всяких заговоров, тайных переговоров и предательств.

Кроме того, Гамлет, разочаровавшийся в чувствах матери к отцу, не верит больше ни в какое выражение чувств. Чувства настоящие не выставляются, они есть, они в сердце. И на вопрос матери, – неужели ему кажется такой редкостной его беда Гамлет отвечает:

Не кажется, сударыня, а есть.

Мне “кажется” неведомы. Ни мрачность

Плаща на мне, ни платья чернота,

Ни хриплая прерывистость дыханья,

Ни слезы в три ручья, ни худоба,

Ни прочие свидетельства страданья

Не в силах выразить моей души.

Вот способы казаться, ибо это

Лишь действия, и их легко сыграть,

Моя же скорбь чуждается прикрас

И их не выставляет на показ.

Да, он видел горе матери и его недолговечность, и теперь все ему кажется поддельным. И это становится причиной еще большей замкнутости в себе. Его ощущения – все иллюзия, подделка и игра. Мир сошел с ума. Поэтому сам, чтобы сохранить внутреннее пространство, свой внутренний мир – играет, притворяется сумасшедшим, создает иллюзию.

Но тут подходят Горацио, Марцелл и Бернардо. Ах, сколь полны горького сарказма его ответы. И тут, как внезапно сверкнувшая молния, весть о появлении призрака отца. Гамлет, нерешительный Гамлет, как прожужжали нам уши сотни критиков, Гамлет актуальная сила воли которого, по словам Гете, парализована излишним развитием интеллекта – испуган? Он проявил робость? Как бы не так! Кто бы ни был этот ужасающий призрак:

Гамлет

И если примет вновь отцовский образ

Я с ним заговорю, хотя бы ад,

Восстав, зажал мне рот.

И тут же просьба – хранить об этом молчание. Все тот же страх вражеского, предательского окружения. Мы ведь тоже не забыли – кругом предательство.

И вот площадка перед замком, полночь, ужасный холод, ветер режет лицо, вдали гремят пушечные выстрелы и слышны звуки труб. Появляется призрак отца. От ужаса стынет кровь. Но призрак зовет за собой! Горацио и Марцелл всячески пытаются удержать Гамлета.

Гамлет

Все манит он. Дорогу, господа!

(Вырывается от них!)

Я в духов превращу вас, только троньте!

Прочь, сказано! – Иди. Я за тобой.

Так вот он – Гамлет, без тени сомнения идущий навстречу силам ада.

"Теперь он весь во власти исступления" – заключает Горацио.

И вот Гамлета поражает новое известие: отец подло убит и убийца – дядя. И первое восклицание Гамлета:

О, мои прозрения!

Что это?, значит, подозрения у него были и до этого? Не поэтому ли он все время говорит о необходимости молчать.

Бедный Гамлет!

О небо! О земля! Кого в придачу?

Быть может, ад? Стой, сердце! Сердце, стой!

Не подгибайтесь подо мною, ноги!

О, подлость, и в ней замешены его мать, его дядя:

О женщина-злодейка! О подлец!

О низость, низость с низкою улыбкой!

На расспросы Марцелла и Горацио Гамлет начинает, было рассказывать, но тут же, встрепенувшись, уходит от ответа:

Нет в Дании такого негодяя,

Который дрянью не был бы притом.

И при том еще заставляет поклясться молчать обо всем увиденном.

Гамлет вновь принимает решение молчать. Видимо возник некий план. Но, боже, какой там план:

Порвалась дней связующая нить.

Как мне обрывки их соединить!

Какой там план. Жизнь пуста и бессмысленна, чудовищна и жестока. Все бесцельно и обречено. А кругом скрывается подлость. В самых близких, в самых родных. Скрывается, чтобы неожиданно нанести удар. И нет цели, и каждый день это глупый обрывок дня и ночи, которые мучительно надо пережить.

Оборвалось все, и тот, кто не испытал этого на себе вряд ли прочувствует глубину этих слов:

Порвалась дней связующая нить.

Как мне обрывки их соединить!

Но! Надо отомстить!!! Надо собраться, почувствовать натянутую струну жизни.

Нетерпеливый читатель, вероятно, ожидал, что Гамлет понесется сломя голову и прирежет дядю. Но, вот разочарование – Гамлет не торопится мстить. Более того, как поведала нам Офелия:

Я шила. Входит Гамлет,

Без шляпы, безрукавка пополам,

Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок,

Трясется так, что слышно, как стучит

Коленка о коленку, так растерян,

Как будто был в аду и прибежал

Порассказать об ужасах геенны.

О боже, Гамлет ошарашен, растерян, убит душевно.

Офелия

Он сжал мне кисть и отступил на шаг,

Руки не разжимая, а другую

Поднес к глазам и стал из-под нее

Рассматривать меня, как рисовальщик.

Он всматривается в любимую девушку, пристально рассматривает ее. Что, что он ищет в ней? Вот она моя любимая, неужели и в ней кроется подлость, неужели и она, как и моя мать предаст меня при первом подходящем случае. Неужели за этой красотой скрывается коварство. Лучше уйти, бежать пока не поздно, пока вновь не оказался жертвой. Все обман. И трижды поклонившись, он прочь пошел, не отрывая взгляда от Офелии.