Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии

Она называла этот полонез не иначе как «Les Adieux à la Patrie», будто её плохой французский был способен что-то прибавить этой музыке.

Иногда эти вечерние концерты продолжались заполночь. После мне часто снилась Луна.

Тишина — это голос, выпевающий идеальный звук «А». Это то «А», которое стоит за всяким «а», предшествует ему и его порождает, как праотец Авраам.

В городе всегда кто-то гремит, скрежещет, стучит, жужжит, бормочет, лает, фонит, скрипит, криком кричит, тишина в городе — когда эпицентр не прямо тут, а в некотором отдалении. У соседей.

То ли дело тишина в пустыне Арава! Ранним утром садятся прямо на голый камень и ждут — что будет в воздухе?

Каждое утро — в пять или в шесть часов, смотря по сезону. Туристы на джипах — явятся раз в год за своей порцией, проглотят, не разжёвывая, и — поминай как звали. Есть и другие — те в пустыне ночуют. Наутро, если останутся в здравом уме, возобновляют существование. Третьи (их совсем мало) живут в пустыне. Прямо в пустыне живут. В тишине.

О них и сказать-то нечего, в такой тишине они обитают. Меня (как и всех остальных) завораживает собственная речь. Своя интонация, свой голос. Своя повадка. Манера и жест. Когда ничего этого нет, наступает полная тишина.

Хтоническая.

Больничная тишина, какой она бывает лишь ночью — фон, не разлагаемый на составляющие, сплошной, как запах, к которому успел принюхаться, — гулкие шаги в коридоре, побрякивание инструментов, повизгивание, с которым колёсико скользит по ли-нолиуму, голоса медсестёр, сонное бормотание соседей.

Тишина, производимая лопастью вертолёта.

Тишина динамиков телевизора, настроенного на «пустой» канал.

Тишина: вода убегает в сливное отверстие ванны.

Я — как эскимос — на слух и на ощупь различаю множество типов и разновидностей тишины, и каждому из них готов дать имя собственное.

Стремительно убывающая (подобно пароходному дыму) струйка времени — отпущенная нам тишина.

Он поднялся в спальню и принялся расстёгивать камзол, но прежде чем раздеться, присел на низенький подоконник и подышал на оконное стекло. Замёрзший луг стал озером. Маленькая роща у дороги превратилась в монолитную гладкую стену, очертания отдельных деревьев едва угадывались. Луна была на ущербе. Ветра не было вовсе.

За спиной скрипнула дверь, он обернулся, и, прежде чем успел что-либо разглядеть в полутьме, почувствовал тёплое дыхание.

— Ты почему не спишь?

Девочка вздохнула и вместо ответа крепко обняла его, уткнувшись носом в рукав.

— Хочешь остаться тут?

— Ложись. Я посижу с тобой. Зажечь свечку?

— Расскажи что-нибудь.

— Ладно. Поворачивайся на бочок. Голову положи на подушку. Записки на манжетах.

Он не видел её глаз, но чувствовал, что она смотрит на едва различимое пятнышко света на стене — прямо напротив окна, медленно заплывающего ледяной коркой.

— Жила-была девочка. Звали её…

— …Каролина… — верно. и была у неё. — утка.

— …болыпая-преболыпая. Такая большая, что Каролина могла сесть сверху и отправиться в путешествие. А ещё эта утка умела говорить.

—. и считать до четырёх. — точно! Когда она принималась считать, все вокруг останавливались и смотрели. Видано ли: говорящая утка, которая к тому же умеет считать до четырёх! И вот как она считала:

—. Раз. . Два…… Три……….

Отец подождал ещё немного, наклонился и шепнул ей на ушко: «Четыре». Девочка не шелохнулась. Он замер, прислушиваясь к её дыханию, затем осторожно поднялся, стараясь двигаться так, чтобы кровать не скрипнула.

***

В июне 1994 года композитор перенес инсульт и оказался практически полностью парализованным, после чего его вторым домом стала гамбургская клиника. Медики соорудили специальный аппарат, при помощи которого подвешенной парализованной рукой Шнитке фиксировал звуки, рожденные его сознанием и слухом.

Юрий Чекан (Из статьи «Феномен Шнитке», «Киевский телеграфЪ» № 238)

***

Ощущение, что произведение существует помимо вас и вам остается только вытащить его из этой темноты, очистить и представить, — вот только так я могу понять саму свободу в творческом акте…

Альфред Шнитке (из книги Д. И. Шульгина «Годы неизвестности Альфреда Шнитке — беседы с композитором»)

***

Он писал без всяких набросков, без обычного дирекциона, прямо «в партитуру». И какое это было графически сложное начало — медленная часть, состоящая из совсем маленьких, интенсивно движущихся шестнадцатых и тридцать вторых нот. Дрожащая линейная запись позволяет понять, какой это был невероятный труд для человека, впервые пишущего левой рукой. Следующая часть, Allegro, писалась уже легче. Я часто навещал Альфреда и видел, как он был горд проделанной работой. Каждый раз просил подвезти его коляску к письменному столу и показывал мне новые страницы партитуры.

Юрген Кехель, Предыстория создания Девятой симфонии Шнитке Девятая

***

— Сколько сочинений Альфреда вы сыграли — Альфред насчитал тридцать пять… И во многих вы были соавтором…

— Что значит «соавтором»? Ведь дирижер вообще, если он что-то соображает, уже соавтор.

Из интервью с Г. Рождественским (А. В. Ивашкин, «Беседы с Альфредом Шнитке»)

***

Геннадий Рождественский делал эту редакцию с согласия Альфреда. Муж в тот период был уже в тяжелом состоянии и написал партитуру очень неразборчиво. Рождественский взялся расшифровать, и Альфред по первому впечатлению одобрил эту редакцию. Но потом, внимательно ознакомившись с нотами, попросил не исполнять в таком виде Девятую симфонию. Рождественский же концерт в Москве не отменил. Я прилетала специально на премьеру и привезла потом Альфреду запись этого исполнения. Когда он стал слушать, страшно разволновался, выключил запись, вообще вышвырнул ноты. Я впервые видела, что он рыдает в голос, и сказала: «Девятой не существует. Этот вариант исполняться не будет».

Ирина Шнитке (из интервью с Ириной Муравьевой — 4 февраля 2005 г.)

***

Я понимаю, когда в Докторе Фаустусе Томас Манн пишет о воображаемой оратории по Апокалипсису, где музыка праведников, входящих в Царствие Небесное, и адская музыка написаны одними и теми же нотами…