Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии

Будем надеяться.

А три месяца спустя пробегал тут мальчик, трёхлетний. За руку его держала старшая сестра. В машине ждали папа и мама. На ходу ЗИМА В ТЕЛЬ-АВИВЕ малыш подобрал винтик — один из тех, что Ицхак Лурия бросил на асфальт. Давно ли ты сам подбирал с асфальта несъедобные вещи? Помнишь, каково на вкус ржавое железо?

Мать, покривившись, осторожно, двумя пальцами вынула винтик, сказала: «Фу, гадость какая!», сказала: «Слава Б

%гу, не успел проглотить!», сказала: «Нужно получше следить за ним, милая!»

Отец покрутил в пальцах влажный цилиндрик, усмехнулся и зашвырнул — куда подальше.

— И вот он здесь!

И вот он здесь. Под каблуком. Теперь тебе всё ясно, Габи? Есть вопросы?

— Всё совершенно ясно. Спасибо. Я, пожалуй, пойду. Счастливого пути тебе, Габи. Не забудь свой новый волшебный винтик. Что ты станешь с ним делать?

— Носить в кармане. Что делают с винтиками?.. Доставать и смотреть.

Тель-Авив делает вид, что стоит на земле, на жирном, ископаемом, натуральном чернозёме, но коренные жители знают: всё это — враки. Тель-Авив строили на сыром палестинском песочке, он похож на человека, который всю жизнь ходит на цыпочках, стараясь казаться выше. Нам по-прежнему хорошо удаётся скрывать истинное положение дел, но правда — нет-нет, да и выскочит: ты только посмотри на эти лица, на эту суматоху, на этот пир во время бесконечной пустынной войны! Разве так ведут себя персонажи высокой классики на фоне европейских холмов, посеребрённых луной, или благородные ковбои американских прерий? Любой, самый что ни на есть захудалый итальянский городишко в семьдесят тысяч жителей даст тебе сто очков вперёд.

Но Тель-Авив, подобно большинству его обитателей, давным-давно привык выдавать желаемое за действительное.

Дело зашло далеко: кажется, этот прохвост сам поверил, что портрет, который он рассылает по почте — в виде туристических прокламаций, — написан с натуры.

«Я хотела бы получить назад мои деньги», — говорит Яэль. Ещё мгновение, и — сорвётся на крик. Не время, подруга, только не сейчас, ты же знаешь, чем это кончится. Продавщица похожа на хомячка. Или на крысу. На крыску. Ням-ням. Хрум-хрум. Виновато заглядывает в глаза: «Деньги. но разве.»

«Деньги! Фишки! Тугрики!» — стучит в голове. Жерло вулкана. Снаружи, разумеется, тишь да гладь: Яэль улыбается — смущённо, немного растерянно, как человек, который готов извиниться первым, если ненароком отдавят ногу. Продавщица пожимает плечами: «Значит, вам не понравилось. а я-то думала.»

Лицо Яэль каменеет. В голове звенит: а-я-то-ду-ма-ла-а-я-то-ду-ма-ла.

«Я всегда хотела быть такой, как вы! — говорит продавщица. — Глупо, правда?..»

«Мои деньги.» — машинально произносит Яэль.

Продавщица вздыхает: «Вы могли бы выбрать что-нибудь другое на ту же сумму…»

«Мне нужны деньги», — твердит Яэль, чувствуя, как бешенство сдаёт позиции, оседает, опадает, как сдувшийся шарик. Мочевой пузырь немедленно даёт о себе знать. Всегда так… Почему так всегда?

«Очень жаль…» — говорит крыска, пристально глядя на неё.

«Жаль?»

«Вам так идёт это платье! Я имею в виду — шифоновое…» «Откуда вы знаете?»

«Я подглядывала», — ни тени смущения. Зубки. Глазки-бусинки. Крыска.

«Вы лесбиянка?» — спрашивает Яэль.

Продавщица смеётся. Глазки. Зубки.

«Вы лесбиянка?» — спрашивает Яэль холодно.

«Не знаю, — отвечает продавщица. — Я хочу быть вами. Если это называется «быть лесбиянкой», то я лесбиянка».

«Меня только что уволили. Мне нужны деньги. Нет ничего хорошего в том, чтобы быть мной».

Продавщица пожимает плечами, улыбается — мол, мелочи жизни.

«Я глупая и жадная. Я злая. Я вас ненавижу. Вы похожи на крысу. Жадную глупую крысу. Верните мои деньги!»

Желания Продавщица снова пожимает плечами, пытается улыбнуться, и вдруг губы её расползаются, как в диснеевском мультике, она закрывает лицо руками и исчезает во мгновение ока, проваливается — будто за прилавком открылся невидимый люк. Яэль осторожно приподнимается на цыпочки, заглядывает в темноту.

Продавщица сидит на полу, опустив голову, скрестив ноги. Плечи её вздрагивают.

«Вам всё ещё хочется быть мной?»

Продавщица поднимает лицо, и тут Яэль понимает, что она совсем не похожа на крысу.

На углу Дизенгоф и Фришман в праздники и по выходным немолодой усатый мужчина в турецкой феске демонстрирует Чудо Проницаемости Непроницаемого. Тонкие никелевые кольца, сплошные, без единой прорехи, волшебным образом нанизываются друг на друга, образуя длинные бренчащие цепочки. Фокусник протягивает их прохожим, стараясь при помощи жестов убедить, что дальше будет ещё интереснее: видите — обыкновенные металлические кольца, ничего из ряда вон выходящего, к ним прилагается — усатый законопослушный гражданин, выходец из России, в феске — это чтобы вы не подумали, что происходит злодейское нападение, когда вам протягивают эти кольца, что вам насильно пытаются что-то всучить. Эта феска демонстрирует мои мирные намерения. Ведь как страшно! — когда посреди людной улицы, в час пик к вам бросаются, позванивая металлическими предметами, заглядывая в глаза (без тени улыбки): смотрите, вот! вот оно! эти кольца! они сплошные! Вот так они звенят — слышите. А вот — ррраз — и... видите?..

Никто не видит. Прохожие рефлекторно скользят взглядом, реагируя на стремительно движущийся объект, но мгновение спустя обо всём забывают, не улавливая смысла происходящего, не успев понять, что Непроницаемость — всего лишь первый этап представления.

Что это — не навсегда.

В армянском квартале Иерусалима отец показывал ему старые придорожные камни, покрытые тончайшей резьбой — настолько тонкой, что с пяти шагов такой камень можно принять за обработанный временем, а не человеком. И лишь приблизившись на определённое расстояние, вдруг, застигнутый врасплох, осознаёшь степень заблуждения.

Происходит мгновенное наведение резкости, аккомодация. Взгляд теряется среди возникшего внезапно — как судорога — (и как бы ниоткуда) сплетения образов.

Подобное наслаждение Габи испытал, впервые заглянув в микроскоп на уроке ботаники.

Это был лист какого-то вечнозелёного растения. Он смотрел долго, очень долго, одноклассники начали терять терпение, но Ривка сказала: «пусть смотрит», и он смотрел.

Это как заблудиться в лабиринте, но никто не знает, что на самом деле ты не заблудился, а спрятался.

Совершенно, безвозвратно — исчез.

Однажды в одном из этих дурацких фильмов про вампиров он увидел себя самого, или кого-то очень похожего. Это же я! — закричал он. Все были в изрядном подпитии, и когда Ран потребовал, чтобы вернули тот кадр, где он прокусывает горло перепуганной девушке, жертве, его высмеяли. Это не ты, — сказали ему, — тебе показалось. Это кто-то другой.