Жорж Санд - Что говорит ручей?

— Я предпочитаю искать, — ответил я, почесывая себе ухо.

— Сделай одолжение, сколько тебе будет угодно! — продолжала она, — но я отниму у тебя дар слова, так как я не хочу, чтобы ты надоедал моему ручью твоими глупыми вопросами.

Я остался один, немой, парализованный и, кроме души, все, казалось, умерло во мне.

Так как в этом положении не было ничего приятного и успокоительного, то я решился расследовать загадку, для того чтобы, по крайней мере, рассеять скуку моего плена, из которого мне, быть может, никогда не удастся выйти.

Странная вещь, в эту минуту я почувствовал, что я вдруг сделался страшным скептиком.

«Я прекрасно знаю, — говорил я себе, — что я не видал и не слышал нимфы, что она не существует и что, следовательно, она не причем в том странном положении, в котором я очутился. Это мое возбужденное воображение есть причина всего этого, и истинное средство заключается в том, что я должен найти моим разумом формулу освобождения. Мечта, овладевшая мною, только что говорила нечто очень логичное: «Когда истина засияет в тебе, твое оцепенение рассеется само собою». Поищем же истину, изображенную передо мной фантазией, и освободим ее от тенет, которыми окутывает и искажает ее воображение.

Все лингвисты и все музыканты вселенной могли бы здесь клясться мне в том, что говор этого ручья не может быть ни переведен, ни выражен, что это ни пение и ни слова; они не разубедили бы меня, так как эта вода говорит и поет в одно и то же время. Им оставалось бы доказать мне, что то, что она говорит и поет, не имеет никакого смысла, но опять-таки они не разубедили бы меня, так как там, где я слышу говор, я уверен найти выражение волнения или ощущения, или, по меньшей мере, какой-нибудь жизненности.

Все говорит и поет под небом, и, вероятно, и в небе; кто посмеет утверждать, что в природе есть хоть один бесполезный голос, пение, не выражающее ничего? Нет, не существует даже крика, вздоха, стона, лепета, взрыва, наконец, шума, которые не подтверждают или не переводят действия, способа существования или логического происшествия, совершившегося течением всемирной жизни.

Нужно ли мне, чтоб Лотарио доказывал, что ручей не есть существо и что это выражение тела, прилагаемое новейшей наукой к чисто химической сущности, есть простая общепринятая формула, не имеющая никакого отношения к философии? Конечно, нет, подобно металлу, который звучит, подобно грому, который гремит, подобно камню, который свистит, когда его бросят в высокую даль, подобно морскому ветерку, который смеется, подобно холодному северному ветру, который плачет, — этот ручей бессознательно поет из под своей скалы и бессознательно торопливо шепчет, струясь по своим булыжникам. Того, что он говорит и поет, он не знает и не узнает никогда.

Но если он не есть организованное существо, то не орган ли он создания? Не принадлежит ли он этому большому существу, которое называется землею? И не есть ли он одна из многочисленнейших маленьких вен, соединяющихся с ее обширной артериальной системой? Кто дерзнет утверждать, что наша планета, источник всей жизни на своей поверхности, есть инертная материя, мертвый мир, в котором лишь гниль питает живые существа, населяющие ее? Как, неорганическая причина могла бы производить органическую жизнь? Полноте! Оставим известным богословам это презрение к созданию, которого они никогда не понимали. Колокола их церквей лучше, чем они сами умеют прославлять Создателя, так как, если они не сознают того, что говорят, то, по крайней мере, они совсем не говорят богохульств и их монотонные звуки, сливаясь с концертом земных вещей, приятнее небесам, чем слова смерти мистического красноречия.

Да, все поет и все говорит во вселенной, чтобы непрестанно утверждать вечную жизненность вселенной. Один только человек на этом свете умеет подтверждать свое существование многими истинами и большою ложью. Все остальные существа и вещи выражают факт существования, не понимая его. Все, что земля заставляет говорить многочисленные голоса, истекающие из нее, есть, следовательно, чистое и неопровержимо логичное, так как сама логика говорит ее устами. Мы, ее самые дерзкие дети, мы стараемся найти через тысячи заблуждений разумное подтверждение, которое заведомо отвечает глубокому и божественному смыслу вещей, подтверждение, которое связывает нас не только с нашей матерью-планетой, но и с нашим отечеством вселенной; к несчастию, мы еще слишком далеки от понимания нашей чудной судьбы, между тем как мир второстепенных существ и вещей, призванных их составлять, объявлять, в разрез умственным комбинациям, истину, которая нас подавляет своим устойчивым блеском.

Будем же уважать в их глубоких проявлениях эти вещи и эти существа, которые не понимают Бога так, как мы Его понимаем, но которые чувствуют Его, быть может, лучше, чем мы чувствуем. Это непорочный и неослабевающий мир, где смерть незнакома, так как она не возбуждает ни страха, ни желания; это мир, в который утомление и преступление никогда не входили, в котором заблуждение и обман никогда не имели места и не могут ничего изменить, ничего потревожить, ничего замедлить в законах самой жизни, в ее непрестанном, безостановочном развитии, в ее беспрепятственном обновлении. Это движение вперед всего великого, которое совершается бессознательно для нее самой и святое неведение которого есть базис всего процветания вселенной.

Да, да, маленький ручей, ты поешь и ты говоришь, и о том, что ты говоришь, ты не можешь и не должен отдавать отчета самому себе, так как твое «я» составляет одно общее со вселенной. И так как ты не можешь и не умеешь славословить индивидуальное существование, то это мы должны воздать тебе его посредством наших мыслей и наших забот. Мы обязаны дать тебе имя, чтобы отличать твою красоту и твою личную полезность от красоты и полезности твоих братьев. Мы обязаны уважать тень, которая прикрывает твое течение. Да будет нечестива та рука, которая поднимется на старые дубы или сломит защищающую тебя скалу! Ты поешь и говоришь; груба и проклята будет та нога, которая потревожит твой большой камень и твои красивые булыжники, поверенных таинственных слов твоей песни. Мы обязаны тебе еще большим, мы будем слушать тебя все время, пока ты захочешь с нами говорить, а ты великодушный и скромный, ты захочешь это до тех пор, пока в твоем источнике сохранится малейшая капля воды.

И то, что ты говоришь на языке, который не есть язык, того никто никогда не поймет, кроме Бога и ангелов, но ум человеческий может без дерзости это предположить и без безумия перевести в смысле непоколебимой истины.

А в чем заключается эта непоколебимая истина? В том, что ничто не мертво, в том, что все содержит в себе формулированную или зарождающуюся жизнь, в том, что все выражает эту жизнь, шум, равно как тишина, деятельность, равно как сон, пение, равно как слово и простой плеск волны, равно как слова мудреца и песнь соловья.