Вячеслав Куприянов - Клуб любителей фантастики, 2003

— Остынь, малышка. Я просто хочу, чтобы ты дожила до пенсии.

Это был мой первый полет и первая высадка. Невольно мне вспомнился разговор с капитаном накануне высадки. Во время беседы на широкоскулом азиатском лице капитана ничего, кроме улыбки, не было:

— Вы знаете, что назначены на высадку на Один-дробь-пять? — Я кивнула.

— Вам известно, что вашим напарником назначен Адам Ратмиров? Из вашего личного дела я знаю, что вы изучали психологию и поэтому в курсе, как подбираются пары в десант.

Я промолчала. Это не экзамен, и я не обязана отвечать, что пары комплектуются по признаку психологической совместимости.

— У Ратмирова индекс В-13/2. — Я поморщилась. — Никто не утверждает, что члены команды должны идеально соответствовать друг другу. Вы обязаны знать правду: в экипаж я вас взял из-за Ратмирова. Он хороший специалист, но психологически очень тяжелый человек. Больше трех дней с ним никто не выдерживает. Ваш психотип терпим к психотипу Ратмирова. Старшим назначить вас не могу, поэтому учтите мои замечания и постарайтесь пройти весь срок без конфликтов.

Конечно, в свое время я обрадовалась назначению на «Кашалот», считая, что обязана этим своему диплому. Капитан Лин недолго беседовал со мной, а потом передал меня своему помощнику — Столлу. Столл также предпочел переправить меня «по команде» — начальнику десантной группы Ташике. Только потому, что весь состав группы находился в увольнении, Ташика сам занялся моим обустройством. Через час я стала обладательницей маленькой каюты и собственноручно укрепила на дверях бирку: «Ева Мак-Алистер, космодесантник». Каюта была настолько мала, что в ней с трудом помешались откидная кровать, шкафчик и терминал внутренней связи. Впрочем, большего комфорта нет даже у капитана.

Известие о том, что «Кашалот» направляется к красному карлику, несколько расстроило меня. У таких звезд, кроме стылых, пребывающих в вечной тьме, планет ничего нет. Запросив архивы, я узнала, что лет двадцать назад автоматический разведчик уже побывал у этой звезды и обнаружил здесь десяток планет с кислородосодержащей атмосферой. Все объяснялось очень просто: по первой орбите, находящейся в благоприятной температурной зоне, обращалась планета-гигант, имеющая свою систему спутников. Все они обращались одной стороной к главной планете и периодически подставляли под излучение звезды свои бока. Главная планета сама была заторможена и обращалась, повернувшись к звезде одной стороной.

Одна из проблем космонавтики — как обозначать планеты. Их столько, что никаких имен не хватает. Космонавты обычно называют планету по номеру орбиты. Первая называется Единицей, вторая — Двойкой и так далее. Спутник именуется, например, Пять-дробь-три, и все понимают, что речь идет о третьей луне пятой планеты.

Впрочем, ценность этого открытия была невысока. Первые четыре спутника обращались в радиационных поясах Единицы. Четыре внешних спутника имели большие периоды обращения, вследствие чего сутки на них длились по несколько месяцев. Наиболее перспективными представлялись пятый и шестой спутники. Это были самые большие тела в этой системе, и периоды их обращения составляли 18 и 27 суток соответственно.

«Кузнечик» вошел в атмосферу, и нас как следует тряхнуло. Удар был несимметричным, корабль закувыркался.

— Включай тягу! — в панике заорала я.

— Спокойно, детка, садимся на парашютах.

— Инструкция предусматривает активную посадку!

— Плевал я на инструкцию, — флегматично, растягивая слова, ответил Ратмиров.

К вращению я привыкла, загнав страх поглубже. Стоит не смотреть на экраны, и все становится нормально. Успокоившись, я попыталась урезонить Ратмирова:

— Знаешь, я все-таки хочу дожить до пенсии. Я предпочитаю контролировать процесс посадки.

— А я предпочитаю запас топлива.

Я промолчала. В академии настолько и натаскивали на выполнение требований устава. Устав написан кровью, не раз говорили инструкторы, и это напрочь засело в моей голове, но, чуть подумав, я согласилась с Ратмировым, что запас топлива не повредит. В конце концов, это позволит сделать дополнительный перелет по планете. Ратмиров опытный десантник, хороший пилот, и я доверилась ему.

Пока я рассуждала подобным образом, сработали парашюты — аппарат дернулся. Вой ветра прекратился, и сквозь обшивку я слышала, как скрипят скобы, к которым крепится парашют. Через плечо Ратмирова я наблюдала за альтиметром, но момент посадки умудрилась прозевать. При контакте с землей «Кузнечик» еще раз подпрыгнул, прополз по наклонной плоскости метров десять и замер.

— Вот к чему приводит неконтролируемая посадка, — съязвила я, намекая на пол, наклоненный градусов на двадцать.

— Пошли собирать парашют!

— Разве ты не отстрелишь его?

— Еще чего?! Он нам пригодится еще не раз. Новый мы здесь нигде не достанем.

— Это глупо! — упрямилась я. — Парашют надо отстрелить!

— Без разговоров! Как я потом на базе буду объяснять отсутствие парашюта?

Увы, он прав. За посадку, проведенную подобным образом, можно лишиться пилотского диплома. Я вздохнула: работать в тяжелом скафандре при ощутимой силе тяжести и давлении атмосферы — адский труд.

Солнце выглядывало из-за горизонта самым краешком. От Единицы оставался узенький, но длинный серп. Мороз был около двадцати пяти градусов, впрочем, в скафандрах он не ощущался. Повсюду лежал снег. Сильный ветер теребил парашют, который, в свою очередь, дергал посадочный аппарат, и, казалось, еще один сильный порыв, и он повалится на бок. Вообще «Кузнечик» на своих амортизирующих опорах больше похож на паука, но конструкторы в его способности совершать ближние полеты по баллистическим траекториям увидели сходство с другим насекомым.

Ратмиров по стропам взобрался наверх и стал понемногу затягивать парашют. Мне пришлось сначала улечься на него, чтобы подавить парусность, а затем подталкивать к аппарату.

Через час мы сделали перерыв. Ратмиров вернулся в аппарат и провел сеанс связи с «Кашалотом». Отдышавшись, я воспользовалась паузой и провела анализ воздуха. Кислорода 20 % Давление 0,6 атмосферы. Проделав бактериологический тест, я установила, что микрофауна третьего класса вредности, то есть практически безвредная. Ратмиров переоделся и вышел в легком скафандре без кислородной маски.

— Ты с ума сошел! — заорала я по радио. — Наглотаешься местных бактерий!

— При таком морозе они не страшны, — спокойно ответил Ратмиров.

Я не стала возражать. Мне бы тоже не мешало переодеться. Скафандр, приспособленный под мужскую анатомию, был неудобен и натер во многих местах. Еще час понадобился на укладку парашюта. Намаявшись и жутко устав, я с трудом вползла по трапу в шлюзовую камеру. Ратмиров остался прилаживать стальные крышки на парашютный отсек.