Антон Маевский - Зеркало Деметры (СИ)

– Лангмюр – это спутник?

– Да. Планета-гигант называется Иверна, а ее спутники – Кольрауш и Лангмюр. Продолжаю… В «Янусе» работают достаточно крупные физики: Робийяр, например. И Сумароков. Они там ведут какие-то эксперименты – ведут в безлюдных зонах, по всем правилам, и, в общем, это не стоило бы нашего внимания. Но несколько месяцев назад, занимаясь совершенно другим делом, КОМКОН-2, а точнее, сектор «Европа», случайно обнаружил, что получить информацию о работах на Лангмюре почему-то очень трудно. Грубо говоря, там кем-то поставлен фильтр. Такой, что отчеты об экспериментах за пределы лаборатории не выходят. Конечно, мы все знаем, что в административной системе нашей науки бывают вещи самые причудливые, но ведь всему же есть предел. Так что КОМКОН-2 начал проверку, и начал ее с простого вопроса: кому база на Лангмюре фактически подчиняется? И, если я правильно все понял… – тут Джеймс опять замялся.

– Ниточки сразу потянулись в большой КОМКОН, – сказал Ковальский. – И там затерялись. Только не удивляйтесь, хорошо? КОМКОН-1 – организация гигантская. Ее разные сектора могут вообще ничего не знать о действиях друг друга, так очень часто бывает. Связи «Януса» уходят в Транспортный сектор, который возглавляет Константин Астафьев – это довольно известный пространственник-прикладник, мы немного знакомы. Конечно, проще всего было бы послать ему запрос. Но формального повода не было, оснований для срочности тоже, и я решил повременить. Ошибочно решил, как теперь понимаю… Джеймс, простите, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.

Джеймс встряхнулся.

– Я-то вообще узнал обо всем неделю назад, – сказал он. – Как у вас в России говорят: пока жареный петух не клюнет… В прошлом месяце «Янус» запросил для своих целей звездолет. Технические требования были в заявке указаны, и в результате им достался тот самый «Нейтрон». Это заурядный, стандартный рейсовый ЗПЛ, правда, рассчитанный на довольно большую дальность – до ста световых лет. Ну, запросили и запросили, мало ли, зачем физикам понадобился корабль… Какое-то время он у них более или менее благополучно летал. А двадцать шестого мая пришло сообщение, что «Нейтрон» погиб со всем экипажем. Такие дела… Естественно, Земля потребовала всех подробностей. И в результате Совет звездоплавания получил так называемый «отчет Астафьева», копия которого сразу пошла к нам. Там сказано, что «Нейтрон», двигаясь в окрестностях системы Радуги, столкнулся с локальной флюктуацией мерности пространства. Это – простая и печальная физика. При вхождении звездолета в область, где мерность пространства становится дробной, деритринитационный двигатель идет вразнос и корабль может мгновенно аннигилировать. Бороться с этим мы пока не умеем, предсказывать такие флюктуации – тоже. На самом деле, об этом нечасто пишут, но похоже, что среди причин необъясненной гибели звездолетов эта – на первом месте… Так что звучит-то оно правдоподобно. Если бы не было сопутствующих фактов, вопрос о «Нейтроне» можно было бы закрыть. Но… Зигмунд, вот дальше – давайте вы. Это ваша область.

– Хорошо, – сказал Ковальский и встал. Бориславу показалось, что он хочет подойти к окну, но эта комната была без окон. Ровные кремовые стены. Ну и секретность…

Тут Ковальский повернулся.

– Ладно, – сказал он. – Астафьев, или кто там писал этот отчет, не учел вот чего. Из системы Радуги, конечно, выведена большая часть физических лабораторий, но уж станции дальнего контроля там остались точно. А флюктуации мерности, способные уничтожить звездолет, обязательно оставляют в пространстве след еще на несколько суток. Хотя бы одна из полярных станций Радуги такое бы заметила. Ну а поскольку ничего подобного не было, значит, «отчет Астафьева» – фальшивка. Не ошибка, а именно сознательная попытка ввести в заблуждение всех землян. Включая нас.

– Подождите, – сказал Борислав. – Астафьев же не мог не знать, что на Радуге есть станции дальнего контроля. Он же физик. На что он рассчитывал?

Ковальский вздохнул.

– О том, что на Радуге есть станции, он, конечно, знал. Он не знал о нашем интересе к этой системе. В нормальной ситуации перепроверять такой отчет никто не стал бы.

– Понимаю. Но тогда почему вы считаете неправильным, что не послали ему запрос?

Ковальский и Джеймс переглянулись.

– Прогрессор, – сказал Джеймс со странной улыбкой. – Все правильно, мы тебя потому и пригласили… Зигмунд имеет в виду, что прямой запрос насторожил бы Астафьева и, скорее всего, заставил бы физиков на «Янусе» прервать работу с кораблем, в чем бы она ни состояла. И экипаж остался бы жив.

Борислав посидел несколько секунд, унимая вдруг поднявшееся сердцебиение.

– Да, действительно. Дайте мне еще кофе, – попросил он. – И доскажите.

– Досказывать уже почти нечего, – сказал Джеймс. – Сразу после отчета Астафьева… точнее, сразу после того, как Зигмунд в нем разобрался, было заведено дело под названием «Линкор смерти». Предмет – гибель «Нейтрона». Пока только она. И вот тут я вспомнил о тебе.

– Почему – обо мне? – спросил Борислав.

Ковальский поставил перед ним чашку с кофе, мягко проследовал и сел.

– Нас намеренно дезинформируют, – сказал он. – Борислав, поймите: это уже не просто самодеятельность обычных исследователей, которые слишком увлеклись. Это – активное противодействие. Мы столкнулись с людьми, которые знают, что делают нечто или запрещенное, или слишком опасное, и готовы на многое, чтобы продолжать это делать. Уверяю вас, что даже КОМКОН-2 редко имеет дело с таким поведением… Соответственно, любые прямые запросы сейчас бессмысленны: они только спровоцируют наших оппонентов на новые шалости. Значит, нам нужен оперативник.

– И вы хотите это предложить мне? – Борислав отпил кофе. – Почему? У КОМКОНа-2 полно штатных сотрудников.

Джеймс встал, прошелся по комнате и опустился на соседнее с Бориславом кресло.

– Штатного сотрудника придется посылать под легендой, – сказал он. – А при таком уровне противодействия его могут и раскрыть. Комконовцы – все-таки не Прогрессоры, знаешь ли. Если я верно понимаю, Зигмунд считает, что здесь нужны прогрессорские методики, потому что больно велика ставка.

– И насколько же она велика?

– Не знаю, – сказал Ковальский. – Но вот я попробовал прикинуть, чем эта компания на Лангмюре вообще могла бы заниматься. Более или менее осмысленных версий у меня три, и ни одна мне не нравится… Во-первых, это могут быть какие-то игры с историческим временем. Во-вторых, это может быть поиск принципиально новых средств перемещения, например межгалактического нуль-Т. И, в-третьих, это может быть работа с какой-то новой квазиразумной субстанцией, вроде, например, Зеленых Облаков. Что из этого самое неприятное, я даже не знаю. Почему запрещены опыты со временем – очевидно. Что касается новых средств связи, то это выглядит очень привлекательно, но вы вспомните катастрофу на той же Радуге и попробуйте представить, к каким последствиям может привести подобная неудача в галактическом масштабе… Но больше всего меня беспокоит третья версия. Мощности, которые сосредоточены на Лангмюре, вполне позволяют создать проход в какое-нибудь иное пространство либо антипространство. И вот когда я пытаюсь вообразить, что может полезть нам навстречу с той стороны – тут у меня встают дыбом остатки волос… Может быть, это форма жизни, основанная не на полимерах. Может, вообще не на молекулах. Что она сможет в нас понять? Что – мы в ней? Что она нам предложит? Чего захочет? Чем будет угрожать? Можно задать еще десяток таких вопросов… А тут – несанкционированный, скрытый, нелегальный контакт. Они с ума сошли?.. И хуже всего, что именно эта версия мне кажется самой вероятной. В большом КОМКОНе хватает фанатиков контакта любой ценой, Комов – просто самый из них известный… Вот так-то. Поэтому я считаю нужным действовать очень аккуратно и в то же время решительно. Жестко. Идея привлечь Прогрессора принадлежала мне. А Джеймс сразу предложил вашу кандидатуру…