Serpensortia - Фанфик Everything I am

— Ребята, — она подходит к нам с Роном, обессиленно упавшим на диван, — подвиньтесь, я хочу вам кое-то сказать.

Мы послушно принимаем сидячее положение и подбираем ноги. Она устраивается удобнее и вынимает из школьной сумки утренний номер «Ежедневного пророка».

— Здесь статья, посвященная пожару в Британской библиотеке. Настоящая статья. Честная.

От этих слов я чувствую, как по спине пробегают мурашки. Я напряженно выпрямляюсь и смотрю на газету, словно ожидая, что она заговорит.

— И? — произносит Рон отрывисто, разрывая паузу.

— И вот что, — Гермиона говорит полушепотом, — Сами-Знаете-Кто не хотел ее уничтожать. Это был приказ Министерства.

— Что? — я не могу поверить своим ушам, но Гермиона кивает. Вид у нее сердитый и совершенно несчастный. Я могу понять ее огорчение: книги она ставит на второе место после людей.

— Сами-Знаете-Кто планировал нападение, о котором удалось узнать заранее. Кто-то из шпионов сообщил. Спасти здание и его содержимое не было никакой возможности, это была гонка на опережение. Несколько минут отрыва, — она хлопает газетой по колену, — Пожиратели смерти должны были достать для него какой-то чрезвычайно важный манускрипт или гримуар. Какой, узнать не удалось, известно лишь, что древний. В библиотеке были десятки миллионов книг и свитков, неизвестно, какой был нужен Вол… Волдеморту. Один «Некрономикон» уже мог представлять для него ценность, а сколько черных книг, рассматривающихся как раритеты или исторические ценности, было в библиотеке, даже не счесть. Магглы же не знают настоящей силы, скрытой в этих книгах, хранят то, что давно следовало уничтожить!

— Но что он хотел там найти? — спрашиваю я, вспоминая, что пожар случился как раз накануне того, как Волдеморт в очередной раз посетил мое сознание.

— Секрет вечной жизни, судя по всему, — Гермиона закрывает глаза и откидывается на спинку дивана. Она долго молчит и когда заговаривает вновь, голос ее звучит очень хрипло. — Он не успел, мы его опередили… Но какова цена! Гарри, — она поворачивается ко мне, и я вижу в ее глазах слезы, — ты был прав, прости меня.

— О чем ты?

— О той лекции Биннса, когда ты сказал, что не время забывать об опасности, что война на пороге. Теперь я понимаю, что ты не все сказал, да?.. — я медленно киваю, не отводя глаз. — Война уже идет. И мы уже несем потери — и какие потери! А немагический мир даже не знает, кого винить… Ты прав, мы должны быть готовы ко всему. Каждый день.

— Но пока он не выиграл, — я утешающе кладу ладонь ей на плечо, — партия только начата.

— Если мы будем воевать вот так, — Гермиона не глядя тыкает пальцем в шуршащие газетные листы, — потом у нас не останется ничего из того, за что стоит воевать. Не останется ни памяти, ни красоты, ни гармонии… — она закрывает лицо руками. Потом бормочет извинения и убегает наверх по лестнице в спальню.

Мы какое-то время молча сидим, глядя в пол. Потом я поднимаюсь и спрашиваю совершенно будничным тоном, не хочет ли Рон идти наверх. Он удивленно смотрит на меня и трясет головой. Наверное, мое спокойствие показалось ему странным. Еще бы, на него знание обрушила Гермиона — и только теперь, а я знаю от Дамблдора уже почти год. Свыкнется. Я желаю спокойной ночи и отправляюсь спать.

Слава богу, я слишком устал сегодня, чтобы чего-то хотеть, поэтому мне удается заснуть ценой совсем небольшой уступки. Я крепко обхватываю ногами одеяло, а руками — подушку, вжимаюсь в них всем телом, словно в объятии. И стараясь не думать о том, что это должно значить, засыпаю.

Утром я спускаюсь в гриффиндорскую гостиную одним из последних и сразу отыскиваю взглядом Гермиону. Она сидит, сосредоточившись над рисунком рун, видимо, готовясь к Арифмантике, и приветствует меня дружелюбно, но довольно сдержанно. Впрочем, я тоже не горю желанием разговаривать. С некоторых пор мне все труднее это делать. Разве что об учебе. Разговор на камнях обо мне и Симусе был, кажется, совсем недавно, но после него события вокруг начали закручиваться в какую-то тугую спираль, сбивая мне дыхание и лишая выдержки. Поводов для раздумий все больше, а разумных доводов все меньше. Я уже отчаялся разобраться в себе, и вчерашнее желание поговорить исчезло как не бывало. Так что я просто сажусь с Гермионой, чувствуя себя с ней рядом хотя бы отдаленно спокойным. Можно надеяться, что меня перестанут преследовать воспоминания о прошедшей ночи.

Так не было ни разу, даже когда мы общались с Симусом. Я заснул крепким спокойным сном, а проснулся в темноте от собственного стона — с болезненным желанием, жгущим изнутри грудную клетку, и членом, разрывающимся от перевозбуждения. Я не мог вспомнить, что мне снилось, но вспоминать и не понадобилось — мне хватило нескольких движений и яркой картинки, непрошенно мелькнувшей перед глазами. Урок окклюменции — Снейп, разворачивающий меня спиной к себе, кладущий руки мне на бедра, сдергивающий джинсы… Я успел лишь представить, как он касается меня там — сзади — и кончил, чувствуя, что задыхаюсь. О Господи, я с ума сойду.

Что это? Гормональная буря? Некстати подвернувшееся воспоминание? Да какое воспоминание — никогда в моей жизни не происходило ничего подобного. Симуса, наверное, вырвало бы, предложи я ему такое. Спасибо Гермионе, между прочим — если бы не она и не ее способность изыскивать в нашей библиотеке самые невероятные книги, я и не подозревал бы, что это возможно между двумя мужчинами.

После прочтения книги начали сниться сумасшедшие сны, терзавшие меня большую часть зимы. Сон, участниками которого были Дамблдор и, судя по всему, Сириус, я хранил в себе несколько месяцев, вызывая перед глазами, когда начинал гладить себя. Потом все постепенно сошло на нет, а после разрыва с Финниганом у меня хоть и была какое-то время бессонница, подобных всплесков больше не случалось. И вот на тебе. Снейп, Снейп, Снейп — куда мне сбежать от его имени, которое постоянно слышится в мыслях? А ведь мне сегодня идти к нему. И если мне не повезет… если он узнает, что я хочу его — на моей карьере спасителя человечества можно смело ставить крест. Как и на жизни.

А может быть, это и к лучшему. Я устал. Кто бы знал, как устал!

— Гарри, что случилось? — гермионина рука отводит с моего лица прядь упавших волос. Видимо, я глубоко задумался.

— Ничего, а что?

— Ты очень грустный.

— В самом деле? — я улыбаюсь. Она не верит и продолжает пропускать пряди моих волос через растопыренные пальцы. Когда они задевают затылок, я отстраняюсь и вздрагиваю, хотя в гостиной тепло. Карие глаза Гермионы делаются встревоженными:

— Не хочешь поговорить?

— Нет, — отвечаю я резко, — не хочу.