Linnea - Трусость, предательство, побег

Как хочется хоть на минуту, хоть на секунду стать свободным, никому не быть должным и, наконец, подтвердить все то, что о нем говорят, кричат… Как хочется хоть ненадолго просто стать обычным человеком, у которого будет обычная, ничем не примечательная жизнь. Как хочется хоть какое-то время не слышать, что ты Избранный, что ты должен спасти Мир. Как хочется оказаться летом где угодно, но только не у своих родственников. Как хочется… Как хочется… Хочется… Хочется забыть, хочется, чтобы в голове — свобода, и просто улыбаться, улыбаться всему свету, а в глазах чтобы — пустота: ни мысли, ни проблеска сознания.

Гарри отстраняется от окна: он несколько часов просидел на подоконнике, прижавшись лбом к стеклу. Завтра придется возвращаться в Хогвартс на свой пятый курс. Он поворачивается и смотрит на спящего друга. И в голове мелькает, что он давно перестал чувствовать что-то иное, кроме боли. Рон, Гермиона, Джинни, остальные Уизли, Сириус, профессор Люпин, Дамблдор и все остальные — знакомые и не очень, просто чужие люди, которых никогда не видел… При взгляде на них вспоминается не хорошее, а то, что причиняет боль. А так не хочется ее ощущать. Ты улыбаешься во весь рот, смеешься, но не чувствуешь ни радости, ни счастья. Хочется закрыть глаза и больше никогда их не открывать.

Юноша осторожно слезает с подоконника, затем также тихо выбирается из комнаты. Дверь с тихим щелчком закрывается за ним, так и не потревожив сон рыжего парня. А Гарри медленно бредет к лестнице, спускается и замирает перед почему-то не завешенным портретом леди Блэк. И та молчит, лишь смотрит на него в ответ пристально и как-то понимающе.

— Всем улыбаюсь весело, а в душе хочется повеситься!!! [1] Автор неизвестен — вдруг произнес портрет, встретившись, наконец, взглядом с глазами юноши.

— Странно, что только вы это поняли, — тихо сказал Гарри.

— Когда в душе льет ливень и некому открыть зонтик, когда ты спотыкаешься, и никто не говорит тебе: «Осторожнее», когда глядя в родные глаза, ты не видишь понимания — это первые вестники одиночества… [2] Автор неизвестен , - снова произнесла Вальпурга Блек. Она некоторое время помолчала, а затем снова заговорила. — Когда доходит до самого важного, человек всегда одинок. [3] Май Сартон

— Одиночество, — еле слышно произнес Гарри. Он никак не мог оторвать взгляда от глаз матери Сириуса. Ему казалось, что сейчас происходит что-то очень важное, что сейчас откроется какая-то тайна.

— Когда перестаешь замечать окружающих — это первый шаг к одиночеству. Когда думаешь только о покинувших тебя — последний… [4] Михаил Мамчин — вздохнула женщина на портрете. — Мальчик, ты давно уже перестал замечать живых. Они причиняют тебе только боль. Стоит ли тогда жить? Стоит ли тогда существовать? Бороться?

— Не знаю, — Гарри сел прямо на пол. — Я больше ничего не знаю. Они либо не видят, либо не хотят видеть. А мне все это уже не нужно.

— И? — Вальпурга не спускала взгляд с мальчика.

— Зачем жить, когда не видишь причины для жизни, — пробормотал Гарри. — Это ведь так легко — полоснуть по запястьям, — юноша смотрел на свои руки, держа их перед собой. — И все закончится.

— Кто думает о самоубийстве, тот бессилен перед трудностями, [5] Силован Рамишвили — без эмоций произнесла леди Блэк.

— А если нет сил быть стойким? — Гарри поднял голову и посмотрел на портрет. — Если просто уже нет сил. Почему я? Почему не кто-то другой?

— Ты понимаешь, о чем говоришь, мальчик? — Вальпурга нахмурилась. — Имейте мужество жить. Умереть-то любой может! [6] Роберт Коди

— А если у меня не осталось мужества жить? Если я могу только умереть? — Гарри поднялся на ноги. Во всем его облике была усталость.

— Что ж, ты можешь пройти в ванну, взять лезвие и полоснуть себя по запястьям, — произнесла Вальпурга. — Возможно, ты умрешь, возможно, тебя спасут. Но это будет трусостью с твоей стороны. Ты сбежишь от своей судьбы, от жизни…

— Значит, я трус, — вздохнул Гарри. — Значит, так мне проще. Проще уйти, чем бороться, чем каждое лето возвращаться к Дурслям, проще… Просто проще, — он встал и медленно направился к лестнице.

Леди Блэк со странным выражением на лице глядела вслед мальчику, который устал от жизни настолько, что не видел смысла жить дальше. Да, она считала, что мысли о смерти в таком юном возрасте — это трусость. Но когда ничего другого не остается, когда нет возможности найти силы для борьбы, может быть, надо просто уйти? Пусть трусливо, пусть причиняя боль окружающим, но уйти. В том состоянии, в котором находился Гарри Поттер все эти дни в особняке, он уже не замечал других людей, их эмоции. Он был как инфернал, который улыбается тогда, когда это нужно, кивает, когда требуется и если так надо и тогда, когда это надо, но не в состоянии воспринимать человеческий фон.

— Мальчик, мальчик, ты даришь этот мир темным силам, — пробормотала Вальпурга. — Оба моих сына оказались не на той стороне. Но не мне говорить тебе, что делать. Ты принял решение до того, как спустился ко мне, — она вздохнула. — Человек… есть союз души и тела, разделение которых производит смерть. [7] Николай Кузанский. Человек. Твой союз распался, — и она замолчала, чтобы завтра с утра стать прежней — крикливой, вздорной старухой, не переносящей грязнокровок, магглолюбцев и предателей крови. Но она будет ждать, ждать того момента, когда мальчик переступит последний рубеж. Возможно, это случится сейчас, возможно, завтра или через полгода, но случится. Когда перестаешь замечать окружающих — это первый шаг к одиночеству. Когда думаешь только о покинувших тебя — последний… [8] Михаил Мамчин , последний шаг перед тем, как вступить на путь, с которого обратной дороги уже нет. Впереди только Смерть.

Следующее утро прошло в криках, суматошном движении — в сборах на поезд. Уизли, как обычно, не были готовы к отъезду в школу, а вот Гарри, ко всеобщему удивлению, собрался задолго до 1-го сентября. И сейчас, слегка улыбаясь, он наблюдал за остальными обитателями особняка Блэков. И если бы кто-нибудь удосужился чуточку внимательней на него посмотреть, то заметил бы, что улыбка эта какая-то странная — неживая, словно приклеенная. Но все были слишком заняты, чтобы увидеть, насколько же изменился мальчик. Или они просто никогда не пытались увидеть его чувств. Кто знает?

Они чуть не опоздали. Впрочем, как всегда. На счастье, нашлось свободное купе. Рон и Гермиона, как старосты, виновато взглянув на него, покинули друга, а тот, тяжко вздохнув, вытащил из сундука книгу, которую прихватил утром со стола на кухне.