linavl - Несчастный случай? Или…

Она так и не смогла ему простить: ни смерти сестры, которую, несмотря ни на что, все еще любила; ни страха, ни соприкосновения с миром, о котором она хотела забыть навсегда.

Ни она, ни ее муж, ни разу не приласкали живого и непосредственного поначалу малыша.

Ни разу не пожалели его, когда он страдал от ночных кошмаров, просыпаясь в своей коморке, в старой коробке от телевизора, потный, с трясущимися от страха маленькими ручками и подрагивающими губками, с которых, по их мнению раздавалось омерзительное хныканье, тогда как мальчик пытался лишь позвать свою мамочку, упавшую на пол и почему-то не поднимающуюся с пола после ярко-зеленой страшной вспышки.

Ни разу не взяли на руки, когда он отчаянно заходился плачем, терпя жар и боль во время редких болезней. Ни разу не помогли подняться, когда он сам, без чьей-либо помощи, которую и ждать-то было неоткуда, и ребенок это быстро понял, учился ходить и неуклюже падал на попку, набивая синяки и шишки на худеньком тельце.

Ни в праздники, ни в будни с юным подкидышем не разговаривали, ни называли по имени. Даже странно было, что он вообще научился разговаривать, и иногда, очень редко, что-то тихо лепетал в ответ на окрики или приказы тети и дяди, или обращался к сводному брату, умоляя того не бить его слишком сильно или не отбирать какую-нибудь сломанную игрушку, которую, не послушавшись, выуживал из мусорного ведра, чтобы поиграть украдкой. Малыш знал, что его слова не помогут, его все равно накажут и за игрушку, и за то, что посмел брать вещи без спроса, и за попытку возражать. И, тем не менее, где-то находил в себе силы, чтобы делать это.

Снейп видел, что чем сильнее старшие Дурсли ненавидели и выплескивали свою ненависть на Гарри Поттера, тем больше любили и баловали своего единственного сына Дадли.

Это было странно. И где-то глубоко в душе сама Петуния понимала, что до такой степени ненавидеть одного и одновременно до безумия любить другого ребенка, просто неестественно. Но сын Лили с первого дня появления в доме стал для нее проклятым выродком, олицетворяющим все, чего она боялась, все, что она ненавидела. Тогда как собственный сын являлся долгожданным солнышком, ярче которого на свете и не было.

И, что самое главное, Вернон полностью разделял ее точку зрения. Разделял и одобрял ее поведение, едва ли не заходя еще дальше в своей неприязни.

Вернон старался не замечать подкидыша, когда тот был совсем маленьким, но чем старше Поттер становился, тем больше затрещин и тычков тому доставалось за любой звук, изданный не вовремя, за любое движение, даже за то, что тот смел показаться ему на глаза, когда его не звали.

Петуния же, наоборот, старалась не прикасаться к нему. И едва тот вырос из пеленок и кое-как сумел одеваться сам, вообще не трогала его. Свою нелюбовь она выказывала полным безразличием и игнорированием: не отвечала на вопросы, которые тот иногда осмеливался задавать, не разрешала есть вместе с ними. А еще она заставляла этого оборванца (одежду, достававшуюся Гарри, действительно, сложно было назвать нормальной, после того, как ее изнашивал непоседливый Дадлик) убираться в ванной, чем, собственно, тот и занимался вместо завтрака в день своей гибели.

Снейп не увидел, а скорее догадался, исходя из многочисленных одинаковых воспоминаний женщины, как именно трехлетний мальчуган свалился со злополучной лестницы. Скорее всего, как обычно, он вышел из ванной комнаты на втором этаже, пошатываясь от усталости, растирая стертые в кровь от ядовитого чистящего порошка ладошки и подслеповато щурясь, ведь очки Петуния ему не покупала, хотя уже давно поняла, что племянник плохо видит.

Зато бывший лучший друг Лили Поттер, стоящий сейчас в пустом, пропахшем пылью доме, с бешено колотящимся в груди сердцем, увидел, как повел себя Вернон Дурсль, когда обнаружил лежащего у лестницы приемыша. Мужчина даже не нагнулся, чтобы проверить, жив ли мальчик, а всего лишь вытащил у него из-под тощей ножки, покрытой синяками и большой кровоточащей ссадиной, ярко-красную машинку. А потом развернулся, и, стараясь не наступить на кровь, перешагнул через бьющееся в предсмертных судорогах тельце. Он видел это глазами Петунии, которая, как ни в чем не бывало, налила вернувшемуся на кухню мужу кофе и поцеловала мальчугана, сидевшего в удобном высоком стульчике. И она улыбалась нежной улыбкой сыну, тогда как сын ее сестры в это время корчился от невыносимой боли в разбитой голове и покалеченной спинке, а каждая его сломанная при падении косточка пульсировала в агонии.

Сердце Снейпа, сделало кульбит, когда он, судорожно стискивая в руках палочку, просмотрел это воспоминание до конца.

Даже спустя годы, просыпаясь по ночам после очередных кошмаров, он помнил, что именно ему снилось: изломанное тело мальчика, забытого там, у лестницы, в мучениях и одиночестве встречающего свою бессмысленную и нелепую смерть. Помнил, как на бледном личике лежала мокрая половая тряпка, словно насмешка, словно укор, говорящая о том, что даже после смерти Гарри, брошенный на произвол судьбы одним из величайших волшебников своего времени, не был достоин чуточку уважения, а мог получить от жизни лишь грязную тряпку, шлепнувшуюся на лицо мертвого с противным чавкающим звуком.

Это было последним, что он смог заставить себя увидеть, после чего Снейп убрал палочку и без сил присел в ближайшее кресло, глядя на то, как Петуния на подгибающихся ногах падает на пыльный ковер, пачкая чистую юбку и пиджак.

— Ты убила сына Лили. Ты и твой муж. И после этого вы посмели обратиться ко мне за помощью? — спустя несколько долгих минут глухо спросил он, наблюдая за тем, как очнувшаяся женщина пытается подняться с пола. — Я видел все. Все эти два года жизни Гарри в вашем доме.

Он промолчал о том, что видел ее детство и юность, видел то, из-за чего эта женщина до такой степени ненавидела волшебников. И у него сейчас не было ненависти лично к ней. За то недолгое время, проведенное в рядах слуг Темного Лорда, он видел и не такое и физические мучения были не самым страшным.

Его в данный момент пугали и сводили с ума совсем другие мысли. В голове пульсировали два вопроса: «Как Альбус Дамблдор допустил такое? Как он мог ТАК поступить с сыном Лили?». И это все не хотело укладываться в его сознании.

Со второй попытки Петунии удалось встать. И она доковыляла до второго кресла, брезгливо оглядела его, но, не имея сил стоять, опустилась на самый краешек.

— Я знаю одно. У меня есть для этого свои причины. Я не прошу тебя понять. Я прошу только помочь. Во имя сестры… Я знаю, что Лили любила тебя, как самого лучшего друга, — горечь в голосе не дала ей говорить дальше, сдавливая горло, словно тисками, но женщина взяла себя в руки и продолжила, помня о своем решении во что бы то ни стало спасти Дадли. — И сейчас, будь у нее такая возможность, она бы умоляла тебя спасти мальчишку.