Юрий Самарин - Освобождение Мастера

Но выход был. Что-то подсказывало ей — ключ где-то рядом, его только нужно отыскать. Тревожное предчувствие пронзило Маргариту, в страхе она обернулась к столу. Спит Мастер, а на краю лежит исписанная страница. Страницы не было! Лишь горсть праха. Повинуясь не ожившему разуму, а привычке, женщина сгребла пепел в ладонь, бросила в приоткрытое окно, за которым — серый, неподвижный воздух и листья плюща, покрытые слоем пыли.

В этот момент Мастер поднял голову, протер глаза, улыбнулся Маргарите, придвинул к себе чистый листок, склонился над ним. Страница исчезла, но неужели он не помнит о том, что писал вчера? Женщина подошла, обняла за плечи (угловатые, тоже истончившиеся):

— О чем ты будешь писать?

— О, мне предстоит чудесная глава. Я опишу город с колоннами и дворцами, и грозу, которая надвигается на него, омывает гору, место казни, пустые кресты. Потоки несутся вниз. Ты прочтешь сама.

— А разве ты не писал об этом еще? — осторожно спросила она.

Он изумленно (нет, не так — только тень чувства скользнула в глазах) взглянул на нее и погрузился в работу. Опустившись в кресло, Маргарита дремала, пытаясь восстановить в себе безмятежность, но и сквозь дрему накатывал испуг; они исчезнут бесследно, она знает об этом, и потому выход предстоит искать ей.

Наконец Мастер отложил испещренную мелкими буквами страницу и в изнеможении уронил голову на руки. Он спал, повторялась вчерашняя ночь, но мир вокруг изменился, и казалось Маргарите, что сквозь полупрозрачные вещи она видит серые горы пепла. Маргарита взяла листок, пробежала глазами: замелькали знакомые слова — здесь перечеркнуто, здесь стоит стрелочка и сноска, вот — грамматическая ошибка, допущенная в пылу работы. Та же страница, точно отснятая копия (он не сотворил ее, — с ужасом подумала Маргарита, — а просто воспроизвел!), он пишет одно и то же раз за разом, не подозревая об этом.

Протекло время ночи, женщина не сводила глаз с листка бумаги, лежавшего на столе перед ней. Вдруг, в какое-то мгновение, листок скорчился, словно в судороге, обуглился под невидимым огнем и рассыпался в пепел. Маргарита сгребла его и выбросила в окно.

Мастер открыл глаза, потянулся за свежей страницей (чистая стопа не убывала) и принялся за работу:

— О чем ты пишешь сегодня?

Она знала, что услышит, и услышала:

— О ненавидимом городе, убитом предателе и омывающей грозе.

— А что было дальше?

— Дальше? Когда?

— После того, как Его сняли с креста?

Мастер растерянно улыбнулся:

— Я не знаю, что будет дальше, пока не написана эта страница.

И он погрузился в работу.

Раз за разом Маргарита, содрогаясь душой, наблюдала гибель страницы. Мастер споткнулся на подступах к тайне, а в ней заключался ключ. Проклятый отрывок обращался в прах, струился в окно, и серая пелена над Покойным Углом сгущалась. Страницу во что бы то ни стало нужно было спасти, сохранить, спрятать от невидимого огня, и тогда Мастер попробует угадывать дальше, и, может быть, тайна приоткроется ему, им вернут ключ, и они выйдут из исчезающего мира.

Маргарита пыталась спрятать страницу в доме: под столом, под стулом, за пыльным зеркалом, во всех укромных местечках, но — тщетно: листок распадался пеплом. Она пыталась спрятать страницу на груди, держать в руках, но неизменно невидимый огонь, не причиняя никакой боли ей самой, пожирал написанное. Однажды женщина решилась выйти из домика, хотя оставить Мастера хоть на мгновение было страшно, вдруг она вернется, а его — нет, и вообще ничего нет — ни стола, ни стула, ни этих стен, а просто гора серого праха. И утерян будет последний, единственный шанс, ибо спастись они могут только вдвоем.

Маргарита стояла на тропе. Она разулась, в надежде ощутить дыхание и тепло земли, но увы! — по картонному полотну ступала она, и внизу, под ним, угадывалась пустота. Женщина обернулась, коснулась плюща, увившего домик, вздрогнула — под рукой словно обрывки шершавой бархатной бумаги, старой, вытертой, покрытой пеплом. Повсюду лежал густой слой праха, будто заживо погребая мир. Маргарита ужаснулась протекшему времени — сколько же страниц он исписал, сколько раз она подходила к окну — выбросить невесомую серую горсть.

Покойный Угол окольцовывали холмы. Низкая серая пелена нависала над ним. Вскоре Маргарита увидела странную реку, которая не текла, а покоилась в берегах. Она наклонилась к воде, но не увидела своего отражения, да и вовсе это была не вода, а клочья серо-голубой ваты. Самый воздух, казалось, состоит из пыли. Маргарита попробовала спрятать страницу среди ватных клочьев — прах, под листьями плюща — прах, зарывала в пыль — прах. Она приходила в отчаяние — так будет всегда, всегда! Но ведь крошечный паучок — вестник на серебряной нити — как-то проник сюда, значит, должен быть ход в иное пространство, туда, где бесконечно повторяющаяся страница уцелеет, и наступит продолжение.

Внезапно какое-то движение в бумажной траве привлекло ее. Это было беззвучное стремление, словно скользнула полоса густой тени.

Гадюка задыхалась от пыли. Воздух Покойного Угла душил ее. Но не она выбирала пути, и, повинуясь импульсу, она обратилась в гонца, в слугу. Значит, только таким образом свернутый в трубочку листок мог попасть в нужное место. Змея замерла у подножия раздвоенного холма, взметнулась головка на тонком стебле, качающемся из стороны в сторону. Тонкая трещинка уже наметилась и разрасталась. Тут был выход в иной мир, и оттуда появился другой гонец, чтобы подхватить выпавший в разлом листок и отнести по назначению.

Пораженная Маргарита ждала. Она видела листок на траве, растущую щель меж холмами, змею, вернее, тень змеи, оболочку, наполненную невесомой пылью. И вдруг что-то изменилось в воздухе, какая-то струя ударила в лицо, дурманя, и два холма подались в стороны, и между ними мелькнул кусочек ослепительно знакомого голубого эфира. И тут же там, по ту сторону, затрепетала раздвоенная тень. Подол охватил ноги Маргариты, и волосы хлестнули по лицу. Она вздрогнула от узнавания. Весь хрупкий, бумажный мир затрепетал, подался туда, к разлому, втягиваемый потоком синевы. Вдруг страница с отрывком романа, выхваченная из рук, закружилась в легчайших струях. Маргарита протянула вслед руки, но внезапно успокоилась — может быть, вот он и открылся, угаданный выход, и там, неизвестном мире, написанные Мастером слова не обратятся в прах и бумажная плоть Покойного Угла не разрушится. Она не могла вспомнить — как и зачем они оба оказались здесь и кто обрек их на постепенное развоплощение, почему умерло их сознание. Одно поглощало ее теперь — путь спасения. Крошечный запредельный паучок, проскользив по серебряной нити, отрезал прошлое.