Mairead Triste and Aristide - A Choriambic Progression

Дамблдор задумался.

— На мой взгляд, он будет делать вид, что хочет именно мира, хотя на самом деле это просто вопрос выживания, нейтрализации противника, с которым он не сможет справиться. Полагаю, он попытается погубить тебя с помощью измены, предательства, затаившихся под маской дружбы — в прошлом ему уже удавалось нечто подобное.

Как ни странно, Гарри в первую очередь подумал о Снейпе, но вопросов задавать не стал — Дамблдор все равно не ответит. Он потер лоб и заморгал, пытаясь отделаться от подступающей головной боли.

— Да, но что-то я сомневаюсь, что он хочет повторить это со мной. И потом — я так и не понял, зачем нам… рассказывать кому-то обо мне.

Дамблдор очень серьезно посмотрел на него.

— Если Волдеморту не удастся заставить тебя поверить ему, у него останется еще одна возможность — использовать информацию о твоих способностях, чтобы заполучить новых союзников. Привлечь на свою сторону тех, перед которыми он успеет обрисовать ситуацию в наиболее… устрашающем виде.

Гарри моргнул.

— Устрашающем?

Директор медленно кивнул.

— Насколько я знаю, ты самый могущественный колдун со времен самого Мерлина, — с подчеркнутой серьезностью сказал Дамблдор. — Уже только это само по себе может сильно напугать… Конечно, тех, кто не знает тебя лично.

Гарри уставился себе под ноги, потому что ему совсем не хотелось смотреть Дамблдору в глаза.

— А вы хотите… помешать этому?

— Вот именно, Гарри, — судя по голосу, Дамблдору понравились его слова. — И считаю, что самое время начать действовать. Именно сейчас, пока Волдеморт не успел ничего предпринять.

Гарри потер одну пыльную кроссовку о другую.

— И что я должен делать?

— Ну, тебе, конечно же, нужно продолжать заниматься, совершенствовать контроль…

— Совершенствовать-то нечего, — буркнул Гарри.

Пауза.

— Что ж, я думаю, что смогу обеспечить тебе все условия, чтобы ты смог подучиться. А помимо этого тебе не нужно будет делать ничего особенного — просто быть самим собой.

— Быть самим собой…

— Да. Я сам поговорю с теми, кто должен узнать о твоем Даре. Конечно, у них появятся вопросы, но не беспокойся — я не допущу, чтобы тебя сильно донимали.

Гарри поднял голову.

— А с чего бы им меня донимать?

Дамблдор нахмурился.

— Потому что очень часто могущество вселяет слишком большое рвение в сердца людей. Когда ты был ребенком, я оставил тебя у родственников не только потому, что счел это место наиболее безопасным — я не хотел, чтобы ты вырос "Мальчиком, Который Выжил". Известность и всеобщее восхищение не всегда оказываются легкой ношей, как ты, полагаю, знаешь.

Гарри кивнул. Он прекрасно это знал.

— Но вы все же хотите… хотите рассказать обо мне?

— Очень немногим, — вздохнул Дамблдор. — Гарри, рано или поздно это все равно произойдет, я не смогу оградить тебя. И как ты сам недавно мне напомнил, ты уже не ребенок. Если мы начнем разговор сами, мы, по крайней мере, сможем контролировать ситуацию.

— Я хочу… мне нужно подумать, — тихо сказал Гарри, щурясь на огонь, который вдруг показался слишком ярким.

Дамблдор похлопал его по колену.

— Конечно. Подумай — нам многое предстоит сделать, но пока еще можно не спешить. — Краем глаза Гарри заметил, что Дамблдор поднимается со стула. — Надеюсь, ты понимаешь, что можешь свободно заходить ко мне в любое время дня и ночи, если появятся вопросы или если тебе понадобится… если я смогу что-то сделать для тебя.

Гарри кивнул, но ничего больше не сказал. Он потер ноющие виски, закрыл глаза и подождал, пока дверь тихо щелкнет, закрывшись за Дамблдором. Тогда он открыл глаза, откинулся на спинку стула и уставился в потолок.

Он смотрел в пространство, прислушиваясь к щебетанию птиц и стрекоту насекомых за окном, пока голова не разболелась так, словно ее стягивали железными обручами. Обычно эти звуки действовали на Гарри успокаивающе, но только не этим вечером. Что и не удивительно.

Он понял, что какая-то часть его сознания ждет возвращения Хагрида — ждет, что Хагрид зажжет лампы, задернет занавески, поставит кипятить воду для чая, заведет ничего не значащий разговор о том, что сделано сегодня и что они будут делать завтра. Эти мелкие домашние дела лучше всего напоминали, что скоро наступит новый день со всей его рутиной, так хорошо успокаивавшей душу в последнее время. Но Хагрид не возвращался, и Гарри решил, что тут не обошлось без Дамблдора — скорее всего, ему хотят дать время подумать. Значит, у него есть время. Плохо то, что он понятия не имеет, как им распорядиться.

Кое-что, конечно, было ясно. Он должен подумать о… обо всем, а потом принять решение. Сделать выбор. Но он не чувствовал себя способным на это. Во всяком случае, не сейчас.

Когда Гарри понял, что поднялся со стула, он на мгновение испугался, потому что сам не знал, что собирается куда-то идти. Но видимо какая-то часть его сознания знала — подумала, решила и выбрала. В результате Гарри, наблюдая сам за собой будто со стороны, медленно ходил по хижине, собирая в школьный рюкзак самые необходимые вещи и кое-что из еды. На душе было тяжело от острой, глубокой печали, смеси сожаления и раскаяния, но все же его спина оставалась прямой, а глаза сухими, и он спокойно закончил приготовления, после чего взял перо и пергамент, подошел к кухонному столу и написал записку:

Дорогой Хагрид,

Спасибо тебе за все, ты настоящий друг. Передай, пожалуйста, директору, что я прошу прощения. Но я еще не готов.

Скоро увидимся. Не беспокойтесь обо мне.

Гарри.

Он сложил записку, написал сверху: "Хагриду" и прижал уголок большой глиняной кружкой, из которой Хагрид пил чай. Перо отправилось в рюкзак, рюкзак — на плечо, после чего Гарри вышел за дверь и вскоре стоял среди моря мокрой от росы травы под холодным светом молодой луны.

Гарри закрыл глаза и склонил голову, глубоко вдыхая холодный ночной воздух, обхватив плечи руками, вбирая в себя влажный, туманный запах земли и деревьев, к которому примешивалась еле уловимая металлическая нотка с озера. Несколько долгих секунд он просто глубоко дышал, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами.

Наконец он поднял голову, осмотрелся, бросил последний взгляд на теплый, гостеприимный свет в окнах хижины Хагрида. Потом взглянул на звезды над головой, вздохнул, поправил рюкзак… и исчез, оставив за собой лишь едва заметный голубой дымок, который тут же бесследно развеял легкий ночной ветер.

* * *

Он оказался на поляне — просторной и почти безукоризненно круглой; но это была бесплодная пустошь, заваленная камнями и поваленными деревьями, а за кромкой стоящих плотной стеной сосен ничего нельзя было разобрать. Но несмотря на неприветливый вид этого места, в Гарри стало подниматься что-то необъяснимое — ему казалось, что он почти слышит, как звезды движутся по небосклону — какая-то высокая, пронзительная нота, сливающаяся со стрекотом кузнечиков, и с шорохами в зарослях папоротника, и с мощным, неумолчным гулом, исходящим от земли. Гарри переступил с ноги на ногу, все еще изумляясь ощущению связи с землей, на которой стоял — никогда еще оно не было таким сильным.