Svengaly - Красноармеец Горшечников

- Бомба!

Взрыв, грохот, желтое пламя. Отброшенный взрывом, Гарька смотрел на небо, в котором кружились хлопья пепла и черные клочья человеческих тел. Потом небо опустилось, шлепнулось Горшечникову на лицо, как огромная жаба, и все померкло.

Как очнулся, увидел у самого носа пару сапог. Лязгнули шпоры.

- Живой? - спросили сверху.

Гарька закашлялся и сел.

- Живой, - заключил комиссар.

Подошли два красноармейца, уложили Гарьку на подводу. На полпути Горшечников заругался, спрыгнул с подводы и пошел сам.

Мимо проехал Лютиков, улыбнулся Гарьке. Лютый взор прояснился и ласково заголубел - кончен бой.

Затем Горшечникова нагнал Ромка Улизин. Ехал он на Серке, в поводу вел трофейного гнедого коня. Улизин охал, разглядывая свою ногу. Пуля прошла наискось, только мясо до синяка вдавила - не ноги было жалко Ромке, а разорванного сапога.

- Гарька! - обрадовался он. - Я уж думал, конец тебе. А где же Молния?

- Убили, - Горшечников шмыгнул носом.

- Жалко, добрая была кобыла. Бери вот гнедого. Под есаулом ходил.

Гарька взгромоздился на коня. В ушах все еще тонко звенело.

- Много казаков порубил?

- Вона, - Ромка вытянул черную от запекшейся крови шашку. К клинку прилипла тонкая светлая прядка.

- Не Злоклятова? - кивнул Горшечников на клинок.

- Ушел, зараза, - Улизин бросил шашку в ножны.

Прошли через станицу, ту самую, с самогоном. На дороге - пост: перевернутая телега, рядом - парень с винтовкой.

- Кто такие?

- Отряд комиссара Снейпа, - Север поглядел на часового. - Станицу стережешь?

- Стерегу, - согласился парень.

- Штык примкни, суконное рыло.

Красноармейцы, посмеиваясь, прошли мимо. Из-под сапог с кудахтаньем разбегались куры. Бойцы ловили их на ходу, сворачивали шеи, совали в сумки.

Навстречу вышла делегация - староста, осанистый старик в щегольских сапогах «гармошкой», и два казака.

- Откуда будете такие гарные? - спросил староста.

- Из города Кукуя, не добраться ни х…я, - осклабился комиссар.

Красноармейцы заржали так, что бабка, вешавшая белье на плетень, присела и перекрестилась.

Ромка стащил с плетня косынку и сунул ее за пазуху.

- Сеструхе пошлю, - объяснил он. - Нас в семье семеро. Я сапоги в первый раз только в отряде надел, а так все босиком телепался.

- А куда вы, хлопцы, стремитеся? - продолжал допытываться староста.

Комиссар небрежно ткнул в мазанку.

- Разведка донесла, - сказал он веско, - что вы скрываете от народа стратегические запасы.

- Запас, да не про вас! - выкрикнул сивобородый казак. - Повадились народ грабить! Мы теперича сами законная власть!

Север крякнул и вынул маузер.

- А ну посторонитесь, властители.

Вышиб дверь сапогом.

- Да тут не самогон, братцы, а водка! - взвизгнул завхоз Фильченко.

Комиссар тяжко вздохнул.

- Братцы! - обратился к красноармейцам великан Храпов. - Как мы есть победившие пролетарии, водку эту надо икспраприровать и с криком «ура!» истребить всю посредствием распития!

Его поддержали дружным гоготом.

- Темный ты человек, Храпов, - сказала Георгина.

Комиссар поглядел на радостных красноармейцев, развернулся и полетел прочь, разметая буркой пыль.

Ромка скорчил страшную рожу и пропел:

- Эх, яблочко,

Распрекрасное,

Водка белая была,

Стала красная!

В Чаплыжное вернулись на закате. Погибших похоронили на сельском погосте, без поповских обрядов - комиссар сказал, дескать, это все мракобесие.

Врагов оставили хоронить волкам и воронам. С той стороны ветер доносил запах тухлятины.

Подводу с водкой поставили рядом с комиссарской хатой - для догляда.

Бойцы бродили по улицам, горланя песни, наливали сельчанам.

Во дворе у хаты Чернецкий бил чечетку - локти наотлет, золотые цыганские кольца качаются в ушах. Говорили, будто Серафим шляхтич, голубая кровь. Кто говорил - того бывший анархист лупил беспощадно.

Вот и сейчас - слово за слово, комиссар с Чернецким заорали друг на друга, Серафим шваркнул стаканом о землю, Снейп с размаху двинул ему в зубы. Оба вылетели в огород. Их не разнимали - привыкли, да и себе дороже. Две собаки дерутся, третья не приставай.

Под грушей пил чай Лютиков, морщась от звуков ударов.

- Дикий у нас все же народ, - сказал он Георгине, вздыхая. - Взглянешь на иного - культурный вроде человек, образование имеет, а ведет себя хуже пьяного шахтера. При новом строе такого не будет. Основной смысл революции - торжество лучшего над худшим…

В прежней, мирной жизни был Лютиков учителем в гимназии.

Во дворе появился Север в растерзанной рубахе, остатками рукава вытирая кровь, капающую из разбитого носа.

- Ну, кто еще хочет комиссарского тела? - заорал он азартно.

Георгина со стуком поставила чашку и ушла в хату.

- Чего она? - удивился комиссар.

- На стол пошла накрывать, - объяснил Лютиков. - Холодно становится.

В калитку просунулись Горшечников с Улизиным.

- Товарищ комиссар, тут вам бойцы прислали… - толкаясь, они сгрузили на стол бутылки.

- Никакой дисциплины, - пожаловался Север Лютикову. - Сейчас отберу винтовки и всех на трое суток под арест!

Из огорода вышел Чернецкий, вытряхивая из волос капустные листья.

- Угощают? Добре. А ты, Гарька, гляди не напивайся, молодой еще. Лучше девку себе найди.

Комиссар фыркнул, сгреб бутылки и пошел в мазанку, за ним потянулись Чернецкий и Лютиков.

- Слышишь? - Улизин поднял палец.

За калиткой рассыпался девичий смех. Переглянувшись, парни вышли на улицу.

- Пей, гуляй, товарищи!

- Пьем!

- Любо, братцы, любо…

- Мы жертвою пали в борьбе роковой…

Ромка споткнулся о жертву, храпящую поперек улицы, и матюкнулся.

Румяные казачки захохотали, упирая полные руки в бока. Рядом, опустив раскосые глаза, щипала бахрому на платке Танька.

- Ишь, гладкие! - шепнул Ромка. - Леденцов не желаете, красавицы?

- А чого ж нет? - отозвалась самая грудастая, взмахивая коровьими ресницами.

- Эх, яблочко,

Да на тарелочке,

Надоела жена,

Пойду к девочке!

- Уйдем, Лушка. Все мужчины подлецы.

Лушка хихикнула, вильнула обтянутым цветастым ситцем задом и взяла подружку под руку. Ромка сбил фуражку на затылок, бросился вдогонку.

Гарька оглянулся на хату. Нагнал Таньку, облапил ее за плечи, заглянул в лицо, и показалось ему, будто краше девки нет до самого Новороссийска - то ли водка была хороша, то ли совсем стемнело.

Танька вытерла глаза уголком платка и улыбнулась.

Красная от злости Георгина отскочила от окна.

- Вот оно, стало быть, как? - сказала она. - Ну, Ромка, погоди!

Она вошла в комнатушку, где храпел комиссар, и закрыла за собой дверь на защелку.

Помполит Лютиков бросил в рот кусок рафинада, раскусил его крепкими зубами.

Серафим открыл окно и выскочил во двор. Оттуда доносились звуки гармоники и топот - то ли опять плясали, то ли опять дрались.