Mummica - Лучше поздно

Обычно, проснувшись, я заставал его уже одетым, но сегодня он пролежал в постели все утро и вышел из спальни, когда я уже доканчивал свой завтрак. Выглядел он совсем больным, ночной жар сменился такой слабостью, что все первое занятие он против обыкновения ни разу не поднялся со своего стула и, выполняя простейшее заклинание, чуть не выронил палочку. Школьники недоуменно переглянулись - оказывается, не только у нас с Макгонагалл его профессионализм не вызывает сомнений, а я промолчал, но, подойдя к его столу после урока, заявил:

- Я пойду к директору. Скажу, чтобы занятия отменили или перенесли - еще уроните, как Макнот, палочку в котел, а я таких защитных заклинаний не знаю.

Ей-богу, я не думал, что это произведет такой эффект, но стоило произнести эту фразу хотя бы ради того, чтобы увидеть, как он преобразился - сведенные ознобом плечи мгновенно распрямились, дрожащие руки стиснули край стола так, что побелели косточки, и запавшие глаза сверкнули таким огнем, что я невольно попятился.

- Поттер, можете не беспокоиться, я не сделаю этого даже в бессознательном состоянии, - яростно процедил он, и я отошел от стола, пряча улыбку, - того, что Блэкстон называет спесью, ему по-прежнему не занимать. А я теперь назвал бы это силой духа, которой хочется восхищаться даже безотносительно к тому, что он Снейп, как я когда-то, ненавидя его, восхищался его руками.

Хотя нет… пожалуй, уже не безотносительно. И, пожалуй, я наконец понял, что помогает ему держаться.

Его зелья. У него не осталось, как он сам сказал, ни прошлого, ни будущего, авроры ежедневно делают все, чтобы смешать его с грязью, школьники ненавидят, - но у него есть его зелья, в которых он разбирается, наверное, чуть хуже, чем господь бог в устройстве мира, и уже одно это дает ему право держаться с таким достоинством.

Сегодня я несколько раз ловил себя на том, что пристально наблюдаю за тем, как он работает. Попытался разозлиться на себя - можно подумать, за годы учебы не насмотрелся, - а потом сообразил - да, действительно, не насмотрелся. Никогда не рассматривал его на уроке - с чего бы? Нелюбимый предмет, ненавистный преподаватель. А теперь не могу оторвать взгляд: эта картина - Снейп, варящий зелья - завораживает.

Нужные ингредиенты он берет со стола не глядя. А с ножом, пестиком и ступкой обращается как… как с музыкальными инструментами - так легки, точны и изящны его движения. Ни одного лишнего жеста, ни заминок, ни судорожной поспешности - все размеренно, четко и плавно, как музыка. Он даже палочкой взмахивает, как этот магловский дирижер… черт, забыл фамилию… впрочем, куда там всем дирижерам вместе взятым до снейповской плавной стремительности.

А ведь они ничего этого не видят, понимаю я, глядя на школьников, уныло помешивающих в котлах. Не замечают, как мы в свое время. И, наверное, так же, как мы, считают его уродом.

Урод?.. Как легко в одиннадцать лет поставить знак равенства между внешностью и выражением лица - словно залепить себе на шесть лет глаза ярлыком и успокоиться на этом. И не видеть, не замечать в упор, как красиво это умное, гордое и властное лицо - красиво весьма своеобразной, но подлинной и несомненной красотой. Красиво даже сейчас… нет, не так - тем более сейчас, когда оно истончилось до прозрачности, и черные глубокие глаза кажутся огромными, и резче проступили морщины у рта и между бровей, а тонкие губы все в темных запекшихся трещинках.

Я бы сравнил его красоту с красотой северного склона Маттерхорна - или хищной птицы. Ястреба. Прирученного, но сохранившего гордый нрав и прежние повадки.

О том, почему я увидел это сейчас, я предпочитаю не думать, как и о том, что делать с этим новообретенным знанием, особенно если в воскресенье Дамблдор опровергнет мои зыбкие предположения.

Даже не знаю, сказать ему или нет о том, что портрет скоро восстановят. Не знаю, что хуже - ни на что не надеяться или иметь надежду и потерять ее. Хватит с него и той боли, которую ему причиняют на допросах.

Кстати, о допросах… Я же собирался отправить его в спальню, чтобы полежал до шести. Будет возражать? Пусть попробует - в конце концов, он обязан мне подчиняться. Я уже открываю рот, чтобы это сказать - и взгляд вдруг падает на внушительную связку пергаментов, лежащую на краю стола, - он прихватил ее с собой из кабинета, а я почему-то не поинтересовался, что это. Да уж.. Чем же это еще может быть, как не домашними заданиями, черт бы их побрал. Снейп, откинувшийся было на спинку кресла, тоже переводит взгляд на пергаменты и, готов поклясться, смотрит на них с той же досадой.

- Думаю, вам нужно сейчас лечь, проверите работы потом, - все-таки говорю я, и он раздраженно морщится:

- Считаете, это так быстро делается? Девяносто процентов этих… работ, как вы их назвали, не заслуживают тех усилий, что я на них потрачу, но даже чтобы отделить зерна от плевел, нужно время, и, боюсь, проверка займет все четыре часа, оставшиеся до встречи с вашими коллегами.

- Ну конечно, как гриффиндорские работы, так это и не работы вовсе, - язвительно замечаю я. Ох, зря я это сказал - он даже выпрямляется в кресле, и я понимаю, что сейчас на меня выплеснется весь почему-либо нерастраченный за день сарказм.

… И вам, конечно же, никогда не приходило в голову, что домашняя работа - это знание предмета, некоторое количество умственных усилий и толика творчества, а не бездумное списывание из учебника или подвернувшихся под руку неизвестно чьих конспектов, - он вынужден прерваться, чтобы откашляться, и я тихонько перевожу дух. Снейповский сарказм - это как цунами или лавина, не предотвратить и не скрыться, можно только переждать, рискуя быть затопленным или погребенным под завалами. А прервать его, наверное, способно только Круцио… или вот кашель.

Откашлявшись и отдышавшись, он утомленно заканчивает:

- Словом, я так же рад предстоящей возне с этими опусами, как и несчастные гриффиндорцы, потратившие на бессмысленную и нудную работу целых полчаса своего драгоценного времени - а ведь это время они могли бы провести с куда большей пользой, например, пытаясь найти еще один подземный ход в Хогсмид. А вместо этого… - он протягивает руку, наугад выдергивает из связки чей-то пергамент и, развернув, читает:

«Будучи сваренным, в перечное зелье, как известно, добавляют перец, и оно способно излечить простуду, потому что в нем есть перец, и его надо помешать три раза по часовой стрелке, а потом капать в нос».

Не выдержав, я фыркаю, - действительно, редкостная чушь, - и Снейп устремляет на меня негодующий взгляд:

- Вам смешно. Видите, насколько это безнадежно, если даже вам смешно. Но ни вам, ни мисс Перкинс, очевидно, не пришло в голову, что когда-нибудь ей понадобится напоить этим зельем своего ребенка - и что она тогда будет делать? Побежит за стандартным снадобьем, не учитывающим ни возраста, ни индивидуальных особенностей больного и эффективным ровно настолько, насколько добросовестен зельевар, его сваривший?.. - он вновь кашляет, прижав к губам платок, и я отвожу глаза. Ему самому не помешало бы сейчас что-нибудь эффективное, учитывающее индивидуальные особенности и возраст. А то, что он прав, я понял еще в прошлом году - когда мы с Гермионой варили зелье для Рона, ослепшего от заклятия. Хотя варила его, собственно, только Гермиона, а я беспомощно топтался рядом, с ужасом понимая, что если бы готовить снадобье пришлось мне одному, Рон остался бы слепым навсегда.