Павел Буркин - Обречённые. Том 1

— Сэр советник. Прошу меня извинить, если вы не говорили нам, что выродки безоружны и беззащитны, — хмуря кустистые седые брови, произнёс командующий Рязанского направления. — Мы предлагали использовать новую технику. Кто, как не вы, потребовал экономии государственных средств? Мол, старьё почти прикончило моторесурс, дойдёт до Красной площади — и можно увозить в утилизаторы. При этом используется как давно списанная техника, большей частью из частных коллекций, так и синтетическое горючее, выработанное здесь же самими мутантами. Казна не тратит ни энергоединицы.

И ведь не возразишь старой сволочи. Он-то отбрешется, свалив все на советника. Мол, военные, как всегда, только исполняли приказ.

— Мистер Манун, назовите потери контингента на сегодня, — холодно приказал Модроу.

Крупный багроволицый генерал нехотя поднялся, прокашлялся, поправил фуражку — он как-то враз растерял свой обычный гонор. Сам, наверное, не отдавая себе в том отчёт, генерал старался оттянуть миг, когда придётся говорить.

— Я жду, — поторопил бригадного генерала советник.

— Данные за сегодняшний день уточняются. По оценкам экспертов, уничтожено двести двадцать — двести пятьдесят тысяч мутантов. По их мнению, с учётом собравшихся в Москве, всего их может быть до трёхсот тысяч.

— Мне плевать на вырожденцев, — холодно заметил Манун. — Назовите наши потери.

Эрдхай Манун моргнул. Ему очень не хотелось отвечать на вопрос — но советник был непреклонен.

— Мы потеряли сорок пять танков, девяносто две бронемашины, один вертолёт пропал без вести в районе бывшей Шатуры. Сбиты два разведывательно-ударных гравиплана. Почти половина уничтоженной бронетехники приходится на Западную группу войск. Таким образом, общие потери составляют менее семи процентов общей численности группировки и не влияют…

— Да к дьяволу и эту музейную рухлядь! — всё-таки не выдержал, взорвался Модроу. — Танки и вертолёты не голосуют! Назови людские потери!

Манун ссутулился, потупил глаза. Но деваться было некуда, советник представлял здесь и сейчас самого президента, а он — лишь тыловик, которому оказано невероятное доверие.

— На вчерашний день потери составили триста семьдесят два погибших, тысячу сорок семь раненых. Кроме того, сорок два человека пропали без вести. Это суммарные потери добровольцев, Внутренних войск и частных военных компаний. Почти половина потерь также приходится на Западную группу, конкретно на Смоленск и Вязьму. Фактически группа потеряла убитыми и ранеными до четверти первоначального состава. В целом по группировке санитарные и безвозвратные потери также составляют около семи процентов.

— Именно так, — кивнул незаметный, с удивительно невыразительным и незапоминающимся лицом, оберлейтенантом Внутренних войск. — Из них подчинённые мне части потеряли восемнадцать человек убитыми, семьдесят пять ранеными и одного пропавшего без вести — по некоторым данным, он убит предводителем одного из местных формирований, неким Гурыней. Гурыня и его формирование ликвидированы отделением вахмистра Миткоффа. Небольшие по сравнению с добровольцами потери объясняются грамотным ведением операций и высоким профессионализмом бойцов. В отличие от добровольцев, подчинённых Военному министерству, наши силы действуют профессионально, отсюда и малые потери…

— Скажите лучше, сколько людей уничтожили мутанты в Лодзи, Модлине, Кёнигсберге и Гамбурге! — парировал Манун. — Насколько знаю, именно с этого и началась нынешняя операция. Мы расхлёбываем ваши ошибки…

— Кроме того, — добавил Модроу, чтобы хоть на ком-то сорвать злость. — Вспомните, господин оберлейтенант, сколько выродков всё это сделали.

Внешне офицер остался безразличен. Только вполголоса, как бы сам себе, обронил:

— Только потому, что кто-то приказал нам ни во что не вмешиваться. Возможно, вскоре мы узнаем, кто именно саботировал защиту избирателей.

Сол Модроу осёкся. В устах внутренника это был не просто намёк — а предупреждение. Не вздумайте повесить всех кошек на Внутренние войска — иначе каждый узнает, как создавался повод к вторжению. И хотя утопить глупых избирателей в потоке малозначимой информации — не проблема, но из него самого могут сделать козла отпущения. Президент — он такой: дружба дружбой, а денежки врозь. Придётся, видимо, пожертвовать стариной Мануном — ему так и так отвечать за высокие потери, неподавленные очаги сопротивления и летучие группы диверсантов, напавшие на пашендэйловцев и учёных.

— Ладно, господа, сейчас не время пререкаться, — поспешил сменить тему Модроу. — Мы не для этого собрались. Прибыл новый президент Подкуполья. Сейчас он выступит перед нами и представителями прессы.

Манун поморщился: как все военные, писак он недолюбливал. Настырные и неотступные, как похмелье, и такие же пакостные. Их в дверь выставишь, так они в окно влезть норовят. И всё вынюхивают, выспрашивают, камерами своими посверкивают… А потом во всемирном Инфонете то фото из подпольного амфитеатра с мутантами-гладиаторами, то генерал-гей, в обход тендера отдавший строительный подряд фирме любовника, то пойманная ханьская разведчица, закрутившая с лесбиянкой-министром шуры-муры. И обязательно — со смачными подробностями: у кого больше мяса и похабщины, у того и рейтинг выше.

— Введите президента, — распорядился он. — И этих, с камерами — тоже.

Война — пиршество для газетчиков. Манун уже получил на инфоцентр свежие выпуски новостей. Тактические просчёты и локальные неудачи контингента под пером, вернее, клавиатурой газетчиков превращались в жуткие катастрофы, наподобие древнего Сталинграда, мелкие стычки — в грандиозные сражения, а победы — в одну видимость. В этот раз писаки, вроде, были поскромнее — но всё равно изваляли в грязи и покойного Наттера, и ещё живого Мануна. Да и самому Модроу и даже — страшно подумать! — президенту досталось. Впрочем, рисковать всё равно не стоит. Президент-то отвертится, а вот советник по делам Резервации…

Двери открылись, в сопровождении дюжих солдат-внутренников в конференц-зал ввалился президент. Модроу отвернулся: эту рожу старого наркомана он в гробу видел. А всё туда же — президент, нацлидер, светило зонального масштаба, так сказать. Страшно вымолвить — Пророк. Только чей вот — так сразу не скажешь. Может, первого Президента этой земли, как его, Меченого? Х-ха…

Журналисты защёлкали аппаратурой, вспышки озарили мрачный зал. Журналисты не могли понять: неужели президент — этот колченогий субъект с вытянутой, будто лошадиной физиономией. Всклокоченная шевелюра, некогда дорогой, а теперь грязный, порванный и помятый костюм от модных кутюрье. Даже галстук с бриллиантовой запонкой — и то мятый, будто его пожевали, а потом вытерли зад. В руке зажата полупустая бутылка дешёвого виски, а по мешкам под глазами видно: уж в этом-то народный избранник себе не отказывает.