Дмитрий Щербинин - Ворон

Слова эльфа вплелись в монотонный гул дождя…

Вот увидела она чудесные поля, на которыми распускались солнечными кронами деревья-великаны; увидела птиц, и их пение вплеталось в дуновения ветерка, разносясь над землею, пело голосом Сикуса — тихим и печальным, похожим на сорванный лист, несомый этим теплым ветром — темный, осенний лист, чуть слышно шепчущий в этом солнечном раздолье:

Эллиор надеялся, что поймает незванного гостя и вернется к костру, почти сразу же; однако прошло почти час, пока он вернулся к костру, в который разбуженный Хэм подкинул дров, и, обнаружив пропажу девочки, бросился за ней в погоню.

А час до того, он бежал неведомо за кем, и с изумлением обнаружил, что тот ночной гость бежит столь же быстро, как и он. Иногда впереди промелькивала спина убигающего — однако, кто это — человек, гном, или же эльф разглядеть было совершенно невозможно. Впрочем, Эллиор решил, что — это, скорее всего эльф — кто ж еще мог так легко среди деревьев бегать, да еще в темноте видеть? Вот он и окрикнул его на эльфийском:

— Кто б ты ни был — мы одного племени, и я друг тебе!

Бегущий не только не остановился, но, даже и выгнулся вперед — припустил так, что Эллиор, несмотря на все усилия, стал, все-таки, отставать…

Неожиданно беглец пропал. Эллиор так и замер — весь обратился в слух — он слышал, как буянили орки в двух верстах от этого места; он слышал, как испуганно дышит, разбуженная в своей норке мышка, в ста шагах от него, однако, беглеца он больше не слышал; он словно под землю провалился…

И тут что-то жесткое уперлось ему в горло, сдавило так, что он и дышать не мог — попытался хоть пошевелиться, но и этого у него не вышло. Повеяло могильным, пробирающим до костей холодом, а над ухом раздался свистящий шепот в котором не было искорки жизни, но была холодная тоска, пронзительный вой зимнего ветра:

— Я знаю все про вас, и знаю, что с каждым из вас станется… О, поверьте, поверьте — незавидная судьба ждет каждого — вы обречены на страдания, на холод, на смерть… Обычно, я лишаю жизни, и знаю, что, тем-самым, отрываю от многих тленных радостей… Но, лишив вас жизни, я сделал бы только благо. Нет — я слишком ненавижу вас, живущих, чтобы творить для вас благо…

— То, что давило Эллиору на горло отдернулось — тогда эльф отшатнулся — глянул назад — перед ним стоял некто — более двух метров в росте; облаченный в доспехи, которые уже изрядно проржавели и покрылись коростой. Жуткое было лицо — это был не совсем голый череп, но большая часть плоти была содрана, иная выступала темными, засохшими наростами, глазницы были пусты, а весь череп покрывали трещины и шрамы.

— Я знаю, почему ты побежал за мною. — начал было леденящий голос, но вот дрогнул, и спросил. — Ты ведь из лесных эльфов?

— Да. — с достоинством отвечал Эллиор. — Наше королевство испокон веков росло в Ясном бору, и сейчас нам не страшна никакая нечисть…

— Когда ты там был в последний раз?

— Я праздновал пришествие весны в этом году, на поляне, перед дворцом короля Элиэля.

— Как ты сказал — Элиэля? Нет — мне неведом такой… Сколько ему лет, из какого он рода?

— Десять веков славному Элиэлю. Его отцом был Альтэин из рода Феарона… Но, я удивлен — почему такое любопытство? Почему голос ваш дрогнул? Сталкивались когда-нибудь с нашим народом?..

Создание усмехнулось, и ответило:

— Послушай-ка лучше одну историю…

Как известно, после крушения столпов света, мрак пал на Среднеземье, и только звезды высвечивали унылые выжженные долины. Валары сокрылись в своем Валиноре, где благоденствовали, лили слезы по потерянной красоте, и разговаривали с Единым. А в искореженных землях пробил час для пробуждения Первородных — эльфов.

Мелькор наблюдал за этими наивными, светлыми созданьями, и радовался, что безнаказанно может творить, что хочет. Вот и ловил он их — обманом, или силой заводил в крепость Утомно, коей Ангбард был лишь жалкой тенью, ибо Утомно было прогрызены в толще Среднеземья еще во дни, когда Мелькор еще владел силой творенья, и по одному своему желанью, мог подняться огненным бураном до самого неба. В темницах Утомно совершал он темнейшее зло — обращал эльфов в орков…

Между тем, наивные, добрые эльфы, не ведая ничего ни про Утомно, ни про Валинор ходили под звездами, слагали первые свои песни, и придумывали звучные имена для всяких предметов.

Был среди тех эльфов один, нареченный Сильнэмом, ибо в очах его всегда пылал свет звезд, а сам он любил созерцать ночное небо, слагать звезды в созвездия, и придумывать для них названия. Голос он имел дивный — теперь уж не поют так эльфийские барды — от его страсти, вырывались из глубин камней слезы, а в воздухе просыпался и печально шептал ветер, вспоминая те дни, когда ласкался он солнечным светом и пением птиц.

Сильнэлем встретил прекрасную деву, и страстно полюбил ее. Он сложил для нее множество песен, как пример можно привести один из куплетов:

Ошибался наивный Сильнэлем, когда пел о счастии — может счастие и было, да слишком быстро оно минуло — наступила беда. Дело в том, что у Девы были три брата, ушли они как-то, сказавши, что на несколько дней, а не вернулись и через месяц…

Плачет дева, плачет мать ее — а отца то и нет — еще раньше сгинул он во мраке. Вот тогда и пришел Сильнэлем к возлюбленной своей, пал пред ней на колени и молвил:

— Хотел я назвать тебя своей женою, но клянусь, что не сделаю это до тех пор, пока не верну твоих братьев.

Больше прежнего закручинилась Дева, обнимает его, целует, шепчет:

— Сердце мою беду чует — не вернешься ты из мрака…

Верил, наивный Сильнэм, что ничто с ним совладеть не сможет. Поцеловал он возлюбленную, собрался, да и отправился во тьму; уже отходя от их стоянки, услышал прощальное пение ее, которое запомнил навсегда: