Дмитрий Щербинин - Ворон

— Чародей! — из последних сил выкрикнул Хэм, но голос его быстро затухал; ноги, с каждым словом эльфа, слабели, и он зашептал. — Зачем, зачем — друг Эллиор… Ты придай мне лучше своим пением сил…

— Выслушай: твой друг сейчас уже у ворот. Я же не хочу, чтобы ты погибал просто так, из-за одного только молодецкого порыва. Побежишь ты сейчас через поле, прямо в их лапы. Нет — отдохнем мы немного, а там и придумаем что-нибудь…

Эллиору пришлось подхватить Хэма, так-как тот погрузился в глубокий сон.

Вот эльф уложил его возле ставшего теплым пламени, и, тоже вздохнул устало:

— Ну, вот, вроде все спят… Ах, нет — где же Ячук?

И тут он увидел, что маленький человечек тоже заснул — он заснул от колыбельной, соскочил с Хэмова плеча, да так и лежал на полу, храпел, а точнее пищал своим тоненьким голоском.

Эльф осторожно подхватил его на ладони и уложил рядом с Хэмом. Еще раз вздохнул устало, и молвил:

— Ну, а мне отдыхать некогда. Ведь, когда проснетесь вы — захочите есть. Что ж — вперед Эллиор…

Фалко очнулся, увидел над собой низкое, провисающее к самой земле, выплескивающее из себя снег небо. Мириады холодных, темных снежинок без конца, без края все сыпались и сыпались оттуда; били его в лицо, но тут же размягчались и уже теплыми слезами скатывались по щекам.

Временами, ветер завывал волком; впрочем, и настоящие волки начинали подвывать где-то поблизости. Как же сумрачно, темно, безрадостно… Тут он услышал, как закричали младенцы, попытался было подняться, да тут понял, что скован по рукам и по ногам.

Вот склонилось над ним бабушка (Фалко подумалось, что это Феора из Роднива, но, на самом то деле — это была совсем иная бабушка, хоть и похожая на Феору) — участливым, нежным голосом, говорила:

— Ну, что очнулся, сынок? Мы то видели, как эти орки окаянные тебя в грязь выбросили, да бить стали…

— С младенцами все впорядке?! — в нетерпении выкрикнул Фалко.

— Да, все как могла хорошо устроила. Вот — от снега их укрыла; накормила их кое чем… Плачут они — плачут потому, что чувствуют — какое вокруг зло. Ах — да сколько то тут зла. Да ничего — жить будем, еще и свет увидим…

— Мне бы взглянуть на них. — выдохнул через разбитые свои губы хоббит.

— Да лежал бы уж. Говорят тебе — все хорошо с ними.

— Я должен… сам увидеть… — застонал он, пытаясь подняться. — Вы… даже… не представляет, сколько они… сколь они дороги для меня… Пожалуйста — помогите мне.

Старушка подхватила хоббита, и, хоть и сама была стара, хоть и сама исхудала — все-таки, кое-как помогла ему усестся, облокотившись о борт телеги.

Вот она колыбель, ее сокрывал кусок какой-то материей, но, малышам все-равно должно было быть холодно. Хоббита, забыв, что он связан, попытался было протянуть к ним руки, но только покачнулся, и застонал от вспыхнувшей в разбитом теле боли.

Малыши, почувствовав его боль, закричали сильнее прежнего; вот одна из маленьких ручек протянулась; сдернула загораживающую материю. Открывшись небу, малыши перестали плакать — теперь они смотрели по сторонам. В их личиках можно было увидеть какое-то святое, младенческое вдохновенье — они внимательно, с каким-то огромным, неразрешимым вопросом глядели на окружающий их мир — на этот мир, в который только пришли они, и хотели увидеть что-то прекрасное, научиться чему-то. И в больших их темных глазах было предчувствие уготованного им, словно бы они знали темную свою долю. И как же можно было не сострадать им — как же можно было без слез вглядываться в очи, ищущие света?!..

И, глядя на них, Фалко заплакал; заплакала и бабушка, но вот встрепенулась и молвила: «Что ж они под снегом то мерзнут? Да разве же можно так?»… И вновь накрыла их материей; теперь малыши не плакали, но вот, из под материи раздался мягкий лепет одного из них, вот этот голосок был подхвачен вторым, третьим —, и тогда Фалко смог различить, что в этом лепете, пролетали, словно пушинки, слова: «Светло… город… ворота…»

И тогда Фалко понял, что они вспоминали рассказы Брогтрука, что именно истории этого орка, которые слышали они первыми, когда Фалко еще был в забытьи, и запомнились им, как запоминается голос матери и отца, как эти слова: «мама… папа…» — стали для них откровения того орка…

И вот взгляд хоббита метнулся в сторону, и обнаружил он, что телега, окруженная множеством таких же телег катится не по размытой, грязной дороге, но по тракту выложенному широкими плитами из черного гранита; что на ближайших телегах расположены рабы или награбленное добро, или орки сидят; а еще некоторые орки шли рядом — шли, вглядываясь вперед и, время от времени, грубо ухмыляясь, начинали бормотать что-то на своем, похожем на грохот камней, языке. За этими унылыми, грубыми фигурами, видно было ровное пространство — немного, впрочем, было видно, так-как снег валил совсем уж густой, и все заполнено было этими, похожими на обрывки холодного серого пепла, снежинками.

А среди орков одна фигура тут же превлекла внимание Фалко — этот массивный орк шел, низко опустивши голову, в руках у него не было никакого оружия, вообще, вместо одежды, на нем было рванье. Но Фалко сразу признал его — это был Брогтрук. Раньше то хоббит думал, что все они на одно лицо, но теперь понимал, что они столь же различны как и хоббиты, как и эльфы, как и люди.

И вот Фалко окликнул его:

— Брогтрук! Это ты… подойди! Дети помнят тебя!

Этот орк вскинул свою лысую голову, и хоббита поразили его пустые, ничего не выражающие глаза — это были даже не звериные глаза — это были вкрапления мутной тины, покрытые слизистой оболочкой…

Фалко вспомнил, о том, что случилось в повозке; однако — он не отчаивался, он все еще надеялся, что этот орк поймет, услышит его. И он проникновенным, трепещущим голосом, в котором столько сострадания было, что и камень бы вздрогнул, заговорил:

— Он околдовал тебя, и твой разум, должно быть, спит. Но, он не мог вырвать из тебя то, что было в тебе прежде. Слышишь — не мог! Это никто не в силах сделать; потому что то, что ты вообразил — то от искорки, которая под камнем, в сердце твоем сокрыта!.. Ах, да я знаю, что не понимаешь ты меня совсем — но вот посмотри — эти малыши тебя помнят… — помнят, как ты о городе им рассказывал. Ну, только взглянь на них, и ты тоже вспомнишь — ты воскреснишь! Ну — пожалуйста, посмотри сюда!