М. Волошина - Дни и ночи Невервинтера

Бишоп открыл глаза и медленно встал. Он был явно раздосадован столь бесславным финалом своего эффектного появления перед этой падшей женщиной. И она его прекрасно понимала. Желание убить его у нее пропало.

— Ну, что, на полу будем разговаривать или присядем куда-нибудь? — спросила Эйлин.

Бишоп безразлично мотнул головой.

— Не вопрос, — сказала Эйлин, — посидим на полу. Я-то, конечно, много чего могу тебе сказать по поводу последних шести часов моей и так нелегкой жизни. Но, вижу, нам надо торопиться, пока ты жив. Так что, я тебя слушаю.

— А-а, — Бишоп сделал неопределенный жест рукой, — о чем нам с тобой говорить. О чем я могу говорить с женщиной, которая позволяет себе напиваться и вести себя с паладином, как доступная девка, и беззастенчиво удовлетворять свою похоть под сводами замка… и любезничать… и кружиться с ним в танце… и обнимать его… и смотреть ему в глаза… и прижиматься к нему…

— Это все? — деловито поинтересовалась Эйлин. — Ты, когда речь писал, ничего не забыл упомянуть?

— А-аа что, еще что-то было?

— Да, Бишоп, признаюсь тебе, что, когда ты смотрел в другую сторону, мы с Касавиром на пару изнасиловали Ниваля, перепортили девок из подтанцовки, а еще, — Эйлин перешла на демонический шепот, — уничтожили месячный запас продуктов на дворцовой кухне!

— Ха-ха! Ну, в это я еще готов поверить. Па-а-стой, ты пытаешься меня запутать, — Бишоп с подозрением посмотрел на Эйлин, — на снисхождение даже не надейся.

— Ну, что ты, твое снисхождение — слишком большая щедрость для такой блудницы, как я. Особенно, если учесть, что, судя по твоему внешнему виду, запаху перегара и дешевых духов, ты там тоже занимался не только тем, что кровь мне сворачивал.

— Я вам не подчиняюсь, ка-апитан, — не совсем уверенным голосом сказал Бишоп.

Эйлин поморщилась.

— Ой, ради бога, и не надо, у меня и без того проблем хватает. Для подчинения у меня есть другие люди.

— Что ты хочешь этим сказать? Учти, обмана я не прощу, — сказал Бишоп.

Эйлин ткнула Бишопа пальцем в грудь и гневно произнесла:

— А то, что если я и видела тебя на этой вечеринке, то только по частям. Или в виде крадущейся невесть куда и зачем тени.

Бишоп молчал.

— Так почему бы мне не пообжиматься с галантным, учтивым и преданным мне человеком, раз уж я попала в эту непристойную компанию, если праведник Бишоп, который мог бы наставить меня на путь истинный, играет в шпионов?

— Ха, — ухмыльнулся Бишоп, — если это не очередная твоя уловка, то я готов признать, что ты права. Но Касавир… это другое дело.

— Хм. Ты знаешь что-то о паладинах, чего не знаю я? Просвети.

Бишоп махнул рукой.

— Я понял, ты, по своей привычке, пытаешься запутать меня, пользуясь тем, что у меня голова уже трещать начинает.

— По-моему, ты сам себя запутал. А вот у меня от твоих внезапных появлений до сих пор нервный тик. Ты зачем гобелен поджег? — Эйлин перешла на яростный шепот, — ты чуть все не испортил! Хорошо, что эта шайка Нашера так ничего и не поняла. Тебя следовало бы отодрать как следует!

Бишоп оживился.

— Я готов.

— В каком смысле? — спросила Эйлин, смутно подозревая, что на сегодня ее встречи со странными человеческими пристрастиями не закончились.

— А в прямом. Отдери меня как следует, — с вызовом в голосе ответил Бишоп. Он уже забыл о моральном падении Эйлин и готов был с ней поиграть. — Скажу тебе по секрету, — Бишоп доверительно наклонился к Эйлин и зашептал ей в самое ухо, — Я всегда об этом мечтал, но не мог встретить женщину, которая на это способна.

Эйлин внимательно посмотрела на Бишопа. Он улыбался и взирал на нее взглядом невинного младенца. И не поймешь, серьезно он говорит или придуривается. «Да черт с ним, голова опухнет вникать в его пьяный бред. Не на ту напал».

— Знаешь, Бишоп, — язвительно сказала она, — если я сейчас начну стегать тебя хлыстом, сюда вся таверна сбежится. Так что давай отложим телесные наказания. А сейчас я просто надеру тебе уши, оттаскаю за волосы, насую в табло и дам под дых. А потом ты, корчась и сдерживая стоны, поцелуешь мне ноги, и мы разойдемся.

Бишоп пьяно рассмеялся:

— Ты это можешь, я знаю! Ей-богу, ты мне нравишься! Паладин и не представляет, какое «сокровище» недавно обнимал.

Эйлин вздрогнула, представив Касавира, целующим ей ноги.

— Ладно, Бишоп, о моем недостойном поведении и твоих тайных мечтах мы уже поговорили. А теперь, если ты не против, я помогу тебе встать и пойду баиньки. Ты же не собираешься спать на полу?

— О-о, капитан хочет обо мне позаботиться. Грех от такого отказываться. Штаны, так уж и быть, можешь не снимать, а сапоги, пожалуй, сними.

— Обойдешься, — хмуро ответила Эйлин.

Она помогла Бишопу дотащиться до кровати и вздохнула с облегчением, не без оснований надеясь, что назавтра у него отшибет память. Затем подошла к двери и, убедившись, что в коридоре тихо, осторожно вышла.

И какая только чертовщина не приснится человеку, заснувшему на исходе ночи после вечеринки. Сначала Эйлин явилась Элани, косящая своим серпом траву в холе замка и скармливающая ее довольному Касавиру. Потом в зеленом тумане нарисовалось лицо Сэнда с нездорово блестящими глазами, который говорил ей что-то и называл ее дитя. Когда туман рассеялся, оказалось, что он сидит верхом на голом сэре Нивале, стоящем на четвереньках. Сэр Грейсон сначала прыгал, как большая кошка, а потом и вправду превратился в леопарда и, хищно оскалившись, потребовал, чтобы все пошли в сад. Потом Бишоп пролетел на крыльях своего плаща, с бутылкой крепленого в одной и хлыстом в другой руке. И вот, наконец, боги смилостивились над ней (не иначе, Съюн нашептала) и послали ей сон, о котором она мечтала. Касавир, все-таки сменявший свой доспех на набедренную повязку Ниваля, поливал себя божественным вином. По его идеальному, пахнущему корицей и еще чем-то возбуждающим телу, текли сладкие пузырящиеся струи. У Эйлин возникла мысль, что дать пропасть такому дорогому напитку — просто преступление. К тому же, у нее был жуткий сушняк. И вот, когда она уже была готова припасть губами к кубикам на любимом торсе, в надежде испить хоть каплю бесценной влаги, послышались какие-то посторонние звуки. Кубики Касавира растворились вместе с его набедренной повязкой и, что еще больше огорчило Эйлин, с бесценной влагой. И оказалось, что она лежит, уткнувшись лицом в абсолютно не пахнущую ничем возбуждающим подушку, и никакой влаги не ощущает. Скорее, наоборот, кроме песка во рту, не ощущает ничего.

Когда сознание полностью вернулось к Эйлин, она поняла, что звуки доносятся из соседней комнаты. «Вроде, это комната Гробнара, — подумала она, — и, по-моему, это его голос, и звуки лютни. Это говорит о том, что он жив и, может быть, цел. Ну, мы сейчас это исправим». Она встала. К счастью, голова ее была практически здорова. «Да уж, это тебе не пойло Дункана». Заботливый дядюшка с вечера поставил ей графинчик с любимой лимонно-медовой водой. Вот что спасет ее. Она посмотрела в окно. С рассвета прошло не больше двух часов. Господи, за что?!